очень нудно 
60 
– Хм. – Редактор аж поперхнулся, пришлось похлопать его по спине. – Вы выбрали крайне неудачный момент. Я сейчас совершенно стеснен в средствах. Весь капитал я пускаю в новое дело, собираюсь увеличить тираж газеты. Как только мое начинание будет окупаться, я щедро вознагражу вас.
– Синица в руке была бы предпочтительней, – заметил я.
Мы долго препирались. В итоге победили молодость и сила. Выцарапав три рубля, я возвращался в приподнятом настроении. Дома оно еще улучшилось: Карл, целый и почти невредимый, спал на лавке, укрывшись лоскутным одеялом. Будить его я не стал, предстоял трудный день: визит к ротному и, возможно, полковому начальству, доклад по всем пунктам, обязательные разборки по пустякам и нет. Начиналась обычная армейская рутина с ее караулами, учениями и работами.
Утром мы с Карлом прибыли на полковой двор, чтобы доложиться о прибытии из командировки. Там нас уже поджидали Михайлов и Чижиков, оба слегка навеселе, но я не стал попрекать их за сивушный запах из рта и плохую координацию движений. После испытаний, выпавших на их долю, мужики имели полное право расслабиться.
Наша рота находилась в летних лагерях – кампанентах, оставшийся при штабе дежурным капитан Толстой долго ломал голову, решая, какую бы дыру нами закрыть. В итоге меня отправили в полковую канцелярию чинить перья, подшивать бумажки и промокать чернильные пятна, а Карл, Чижиков и Михайлов покорно взяли кирки, лопаты и носилки и с песней потопали мостить дорогу. Михай в расположении полка так и не появился. Собственно, ему, как партикулярному человеку, делать здесь было нечего.
Я собирался навестить капитана Анисимова, узнать, как продвигаются его дела, но выяснилось, что артиллерист тоже отбыл в лагерь, забрав всех помощников. Надеюсь, отправился он не с пустыми руками. Кирилл Романович обещал, что скоро сводный гвардейский батальон выступит в поход против турок. Было бы здорово опробовать новую пулю в условиях реального боя.
Я пришел в канцелярию, доложился по форме. Старший писарь нарезал мне фронт работ, а сам ушел пить водку. Что ж, дела идут, контора пишет.
Писаря, как им и положено, изводили тонны бумаги. Я снова поразился обилию служебной переписки. Получалось, что каждый чих протоколировался в специальном журнале, потом все это сводилось в особые отчеты, которые рассылались в десятки инстанций. Армейская бюрократия цвела и пахла.
Подкинутая Толстым работенка быстро наскучила. Я задремал за столом, положив голову на сведенные вместе руки. Скрип гусиных перьев и вялый треп писарей не помешали мне продрыхнуть до обеда. Я перекусил купленной у уличных торговцев снедью и стал слоняться по штабу.
В обычное время жизнь здесь била ключом, но сейчас здание пустовало. Штаб походил на школу во время летних каникул. Никого, кроме учителей и директора… пардон, командира полка Густава Бирона. Не знаю, с какой стати он тут оказался, но я столкнулся с ним в коридоре нос к носу.
– Здравия желаю, ваше высокородие!
– О, фон Гофен, – обрадовался подполковник. – Давно в Петербург возвратились?
– Вчера вечером, господин подполковник.
– Все живы-здоровы?
– Так точно, все.
– Достойно похвалы. Пойдем ко мне, расскажешь, что да как, – весело сказал офицер.
Скоро выяснилась причина его хорошего настроения. Бирон со дня на день ожидал прибавления в семействе: красавица-жена Александра вот-вот должна была разрешиться от бремени.
– Если родится сын, назову его в честь батюшки Карлом. Два года прошло с того дня, как отец мой преставился, упокой Господь его душу.
– А если дочь?
– Дочь назову именем благодетельницы всей нашей фамилии, Анной. Собирайтесь, барон. Я забираю вас с собой, – неожиданно приказал подполковник. – Едем ко мне. Я хочу, чтобы сейчас подле меня находился преданный человек, способный разделить со мной радость.
Мы сели в карету Бирона и покатили к его дому. Позади неслись конные гайдуки в расшитых серебром и золотом кафтанах.
Экипаж въехал в открытые ворота, остановился возле двухэтажного каменного особняка. Двое солдат-измайловцев вытянулись во фрунт, приветствуя командира. Темные лакированные двери распахнулись. С высокой лестницы к карете сбежал страшно взволнованный человек в зеленом камзоле. Я узнал дворецкого.
– Беда, беда, ваше высокородие! – замахал руками он.
Бирон побледнел, рывком открыл дверцу кареты, спрыгнул без всякой подставки на землю.
60 
