очень нудно 
49 
– Нет, – покачал головой Бахрушин, – мне он врать не станет. Дела пока хуже некуда, хотя надежда все-таки есть.
– Надежда – она всегда есть, пока бойца на небо ангелы не позвали, – усмехнулся Комбат. – Мне в госпиталь надо.
– Нельзя, – коротко ответил Бахрушин.
– Надо, – так же коротко произнес Комбат. Леонид Васильевич замолчал, всем своим видом показывая, что ответ окончательный. Но Комбат, когда требовалось, умел настоять на своем.
– Какой же вы полковник ГРУ, если не можете попасть туда, где находиться запрещено? И этот нехитрый трюк сработал.
– Я попытаюсь, – сказал Бахрушин, протягивая руку к телефону.
– Э, нет, так не пойдет! Надо сразу ехать, чтобы там не раздумывали.
Это как в атаку ходить, – подытожил Комбат, – начинается она без объявления, – он поднялся и, не произнеся ни слова, направился в прихожую.
Порубову и Бахрушину ничего не оставалось как следовать за ним.
Шофер Бахрушина уже ничему не удивлялся. в эту ночь. Машина мчалась к госпиталю по пустым ночным улицам.
– Быстрее, быстрее! – торопил Комбат. Ему казалось, что машина буквально тащится, а то и стоит на одном месте.
На территорию госпиталя проехали без проблем. Заспанный охранник у ворот, лишь только увидел удостоверение полковника Бахрушина, тут же принял подобающий таким обстоятельствам вид и, сбегав к себе в будку, нахлобучил шапку, после чего отдал честь. Правда, ни Бахрушин, ни Комбат этого уже не видели, машина мчалась к корпусу, где располагалась реанимация военного госпиталя.
Все трое быстро вошли в вестибюль. Дежурная выбежала из-за стола:
– Вы куда? К кому?
Бахрушин и не успел открыть рта, как Комбат вставил:
– Друг у меня здесь, сынок.
Непонятно, какое слово больше подействовало на девушку, а может, и сам вид Рублева, она лишь молитвенно сложила перед собой руки и запричитала:
– В реанимацию нельзя!
– Знаем, что нельзя, – ответил Комбат, – наденем халаты и пойдем.
Естественно, халата, по комплекции Комбата не нашлось, он лишь набросил его на плечи. Медсестра звонила дежурному врачу, а Бахрушин, Комбат и Порубов уже ступали по лестнице.
Дверь ординаторской была открыта, двое мужчин-врачей играли в шахматы.
Они вскочили, хотели запротестовать, но Комбат так взглянул на них и скрежетнул зубами, что охота возражать тотчас пропала.
– Где Андрей Подберезский? – уточнил Бахрушин.
– Я проведу, – наконец-то сдался один врач. – Но предупреждаю, он не пришел в себя.
– И вполне возможно, что не придет, – уже почти шепотом произнес в спину Комбату другой врач.
Рублев вошел в реанимационную палату. Подберезский лежал на специальной кровати, простыня нигде не прикасалась к телу, она шла поверх дуг, как пленка в дачном парнике. Неимоверное количество трубочек было присоединено к Андрею.
Лицо и грудь почти не пострадали, не считая – обгоревших волос, бровей и ресниц.
Комбат подошел и стал рядом со своим другом:
– Жить будет? – через плечо шепотом бросил Комбат, обращаясь к врачу. – Только без всяких ваших штучек: да или нет?
Врач передернул плечами:
– Все в руках божьих, – нашел он универсальную фразу.
Комбата ответ устроил.
– Выйдите все.
– Не имею права.
– Выйдите, – сказал Бахрушин и взял врача за плечо.
Все, кроме Комбата, покинули палату. Дверь бесшумно затворилась.
– Андрей! Андрей! – наклонившись к лицу Подберезского, прошептал Рублев. – Я знаю, ты меня слышишь, должен слышать. Это я – Комбат, это я – Рублев. Слышишь меня?
Ни единая мышца на лице Подберезского не шевельнулась. Но, бросив взгляд на экран осциллографа, Комбат увидел всплеск. Зеленая линия дрогнула, явно выгнулась.
– Значит, слышишь. Так вот, Андрюха, я тебя прошу, нет, даже не прошу, я тебе приказываю: ты должен выжить! Выжить! – он сказал это так убежденно, что сам поверил в силу своих слов.
Комбат знал, Подберезский не может не выполнить его приказ, так уже было не один раз.
– Андрюха, запомни, ты должен выжить! Я тебе приказал. Если бы ты меня попросил об этом, я бы выполнил, я бы из-под земли выбрался, но остался жить. И ты должен выжить.
Еще трижды на экране осциллографа судорожно изогнулась зеленая линия, словно Подберезский отвечал Комбату.
Рублев вышел из палаты, пошатываясь, но просветлев лицом.
В коридоре он пожал руку врачу:
– Спасибо, доктор!
– За что? – не понял тот.
49 
