очень нудно 
45 
"Главный памятник погибшим – это само место переправы, – рассуждал Холмогоров. – Да, храм нужен, но небольшой, незаметный, он не должен бросаться в глаза”.
Кончился очередной подъем, и автомобиль помчался с крутой горы в низину. Машина нырнула в туман, и в его белом мареве Холмогорову чудились фигуры, пришедшие из прошлого, – то всадники, то пешие. Натужно ревел двигатель, легковой автомобиль вновь начал подъем.
"Фантазия у меня, однако, разыгралась, – усмехнулся Холмогоров, – чего доброго, видения скоро начнутся. А все из-за нервов. Давно я не отдыхал. Съезжу в Борисов, увижусь с отцом Михаилом, разрешу его проблему с окладом, оставлю дела на месяц, и поеду к морю, в Прибалтику, в какой-нибудь небольшой курортный городок – в Палангу, Юрмалу, Дзинтари. Буду ходить вечерами по пляжу вдоль кромки прибоя. Пустынный пляж, редкие кусочки янтаря, выброшенные волнами, полный покой, о котором только может мечтать столичный житель. Такие прогулки неизменно настраивают на философский лад. Идешь, смотришь, и кажется, за этим мысом кончается мир. Но дойдешь до него, смотришь, а за ним еще один мыс, а там еще один – следующий. То же самое происходит с историей. Нам кажется, будто мы знаем ее всю по книгам, изучили, нам известно, когда началась цивилизация. Но и до Древнего Египта жили люди со своими радостями, страхами, победами и поражениями. Да, но они жили за крайним мысом, крайним из тех, которые мы видим сегодня, считая его границей мира. Я буду идти по влажному песку, а волны смоют мои следы. Солнце медленно коснется водного горизонта, я увижу его на короткое время в узкой полоске между хмурыми облаками и морем. Пронзительно холодный луч закатного солнца окрасит волны в пурпур, а затем, когда светило уйдет за горизонт, вспыхнет прощальный зеленый луч. Так бывает всегда, когда смотришь на что-то яркое. Потом, когда оно исчезает, видишь обратное: рассматривал светлое – увидишь темное, видел красное – померещится зеленое.
Зеленого солнечного луча не существует, но его можно увидеть так ярко и реально, что не останется никаких сомнений в его существовании. В последний раз я так гулял по берегу моря пять лет тому назад. Вспыхивал зеленый луч, я поворачивал назад к городку, возвращался затемно и долго сидел в пустом летнем ресторане один, ужинал”.
Холмогоров посмотрел на часы. По всему выходило, что в Борисов он приедет, если ничего не случится, утром, часов в семь или восемь.
Андрей уже миновал Смоленск, когда увидел стоящего на обочине дороги невысокого парня со спортивной сумкой на плече. Обычно люди прикрываются рукой от яркого света фар, жмурятся. Парень же смотрел на приближающуюся машину широко открытыми глазами и приветливо улыбался. В правой руке он держал большую картонку, на которой аккуратно белой клейкой пленкой, какой обычно оформляют витрины магазинов, было выклеено короткое слово “Борисов”. Это был первый голосовавший на всем пути от Москвы. Люди обычно передвигаются автостопом днем, ночью редкий водитель остановится, чтобы подобрать пассажира. Но улыбка парня была настолько обезоруживающей, искренней и приветливой, что, окажись на месте Холмогорова патологически подозрительный тип, и тот бы вопреки своему желанию нажал на тормоз.
Холмогоров остановился метрах в двадцати от парня, распахнул дверцу. Голосовавший легко подбежал к машине, сперва ухватился рукой за дверцу, лишь потом нагнулся:
– Доброй ночи! До Борисова подбросите?
– Доброй ночи, – отвечал Холмогоров, перекладывая толстую книжку о войне 1812 года на заднее сиденье. – Как раз в Борисов я и еду.
– Извините, но заплатить я смогу самую малость, иначе поехал бы автобусом.
– Деньги вам вообще не понадобятся, – мягко ответил Холмогоров.
– Я предупредил, решать вам.
Парень торопливо забрался в салон, сел. Картонку переложил пополам и спрятал в сумку; не поворачивая головы, нащупал ремень безопасности и пристегнулся.
– Вы не боитесь останавливаться ночью? – спросил пассажир.
– А вы не боитесь ночью выходить на дорогу? – вопросом на вопрос ответил Холмогоров.
– Немного опасаюсь, но пришлось. Кстати, – сказал парень, – меня зовут Игорь.
– Андрей, – назвался Холмогоров. Парню было лет двадцать пять, может, и больше. Радость и жизнелюбие иногда скрадывают возраст.
– Нет, – засмеялся парень, – просто Андреем я не смогу вас называть, только по имени-отчеству.
– Тогда и мне придется называть вас по имени-отчеству, – усмехнулся Холмогоров.
45 
