очень нудно 
114 
Он полез в карман, вынул оттуда плоскую стальную коробочку с герметичной крышкой, открыл и, воровато оглядевшись, высыпал на ноготь большого пальца щепотку белого порошка. Еще раз оглядевшись по сторонам и убедившись, что на него никто не смотрит, он втянул кокаин левой ноздрей, а затем повторил эту операцию, аналогичным образом зарядив правую ноздрю. После этого он убрал коробочку в карман и слегка заслезившимися глазами посмотрел на Горечаева, который наблюдал за его манипуляциями с брезгливой гримасой.
– Не надо кривиться, – сказал ему Георгий. – Это не так грешно, как убийство, зато прекрасно прочищает мозги. А для того, чтобы переварить вашу идею, как следует прочищенные мозги просто необходимы. Надо вам сказать, в этом что-то есть. Вот только не пойму, что именно..:
– Ну-ну, – сказал Горечаев. – Губишь ты себя, Жорик. И что за молодежь пошла? Живете, как перед концом света, ничего святого… А, да что там!
– Вот именно, – сказал Бекешин. Хмель ушел, уступив место кристальной ясности и чистоте мышления, и подстегнутый кокаином мозг уже вовсю трудился над подброшенной ему задачкой, ворочая ее так и этак и находя способы решения. – Давайте не станем говорить о язве гомосексуализма, наркомании и СПИДе, не то меня и в самом деле вывернет наизнанку. Каждый живет, как умеет и хочет, и не нам с вами кого-то осуждать. Давайте говорить о нашем с вами деле и, ради Бога, без лирических отступлений!
– Хорошо, – согласился Горечаев. – Еще одно лирическое отступление напоследок, если ты позволишь. Ты ведь позволишь?
– Чего там, – сказал Бекешин, откидываясь на спинку кресла и зубами вытягивая из пачки сигарету. – Валяйте.
– Пока я сидел здесь и, по обыкновению, дожидался тебя, – начал Андрей Михайлович, – мне позвонили и сообщили, что произошло несчастье. Некий Степанихин – тебе ведь известна эта фамилия, не так ли? – застрелил своего начальника.., как его… Иванова. Николая Изяславовича, кажется. Среди бела дня, при большом стечении народа… Никто не знает, что на него нашло. После этого он отправился в Битцевский парк и пустил себе пулю в лоб из того же пистолета. Каково это тебе? Мне сказали, что тут, скорее всего, сыграли роль какие-то личные мотивы, но мне почему-то кажется, что дело во вчерашнем грузовике с медью. И еще у меня есть ощущение – он подался вперед и впился в лицо Бекешина своими немигающими бесцветными глазами, – что стрелял никакой не Степанихин, а кто-то третий.., какой-то наш, а вернее, твой конкурент. И теперь, рассуждая в рамках элементарной логики, нельзя не прийти к выводу, что следующей мишенью будешь ты. Как ты полагаешь?
Бекешин чиркнул зажигалкой и принялся раскуривать сигарету, чтобы скрыть замешательство. Ай да ну! Пока он пьянствовал со стариной Филом и занимался умственным онанизмом, стоя в прокуренной квартире с револьвером в одной руке и бутылкой джина в другой, старый подонок действовал, не теряя ни секунды. Как всегда, он все отлично продумал на десять ходов вперед и организовал события таким образом, что ему, Бекешину, просто ничего не оставалось, кроме как действовать согласно намеченному этим раздолбанным орденоносцем плану. И что с того, что план этот с виду хорош? Надводная часть айсберга – тоже красивая штука, особенно если не думать о том, что находится под водой, в холодной глубине… Сегодня ты действуешь по плану, выполняя его по пунктам: пункт “а”, пункт “б”, пункт “ц”, – а завтра кто-то чужой и незнакомый выполнит пункт “д” того же плана, и ты очень удивишься, проснувшись в гробу.
"Ладно, – сказал он себе. – Это мы еще посмотрим, кто из нас проснется в гробу, а кто будет пить на поминках и возлагать венки, в душе потешаясь над скорбными мордами присутствующих”.
– Выглядит не слишком изящно, – сказал он, раскурив наконец свою сигарету, – но для человека, о котором мы говорим, этого будет вполне достаточно. Во всяком случае, мне так кажется.
– Смотри не просчитайся, – предупредил Горечаев. – Нет ничего хуже, чем недооценить противника.
– О чем вы говорите! – воскликнул Бекешин. В мозгу у него, как эхо последних слов Горечаева, звучало предупреждение старины Фила: “Ох, смотри, Гошка!..”, и он говорил преувеличенно громко и развязно, чтобы заглушить этот навязчивый рефрен, – Я вторые сутки хожу весь в холодном поту, а вы мне про какую-то недооценку…
Он снова потянулся за графином, но вовремя спохватился и сел прямо, положив руки по обе стороны тарелки. Между пальцами правой руки дымилась сигарета, и Бекешин с неудовольствием заметил, что ее кончик мелко дрожит – в точности как овечий хвост. Ему опять припомнились собственные планы годичной давности – пусть наивные, сулящие не такие большие прибыли да в придачу ко всему еще и обильно сдобренные инфантильной таежно-гитарной романтикой, но зато в них не фигурировало ни одного трупа. Ни единого…
114 
