очень нудно 
43 
Юрий открыл рот, чтобы окликнуть Петровича, но передумал: идя тропой войны, не стоит орать на всю тайгу, сообщая всем, у кого есть уши, о своем присутствии. То обстоятельство, что он ни с кем не собирался воевать, вовсе не служило гарантией безопасности.
Он двинулся вниз по течению, держась параллельно руслу ручья и стараясь поменьше трещать кустами. Это было довольно затруднительно: берег, как назло, зарос едва ли не гуще, чем подбородок Петровича. В придачу ко всему в этих кустах, как оказалось, гнездились несметные полчища гнуса, которые даже не пытались скрыть свою радость по поводу появления среди них такого большого, распаренного после бега, аппетитного источника пищи.
К заводи он вышел через десять минут и тихо, с большим облегчением выматерился, потому что сразу увидел Петровича. Бригадир сидел на берегу, сгорбившись и подтянув колени к груди. Укрепленная на рогатке удочка торчала прямо из-под его ног. Самодельный поплавок, сделанный из кусочка пенопласта и петушиного пера, медленно дрейфовал по кругу. Картина была такая мирная, что Юрию стало неловко: какого дьявола, спрашивается, он ломился через лес, как сохатый, испугавшись угроз какого-то алкаша? Васька-то, наверное, давно свалился где-нибудь, пав в неравной борьбе с зеленым змием, и спокойно дрыхнет без задних ног. Васька дрыхнет, и Петрович, судя по всему, тоже закемарил над своим поплавком – он даже не повернул головы на треск и шорох кустов, – один лейтенант Фил, он же Филарет, он же Понтя Филат, носится по лесу, выпучив глаза, вместо того, чтобы посидеть на солнышке и подумать о чем-нибудь приятном – о Татьянке, например…
Он шагнул вперед и негромко окликнул Петровича. Бригадир не отреагировал – видимо, и вправду заснул. “Вот зараза, – подумал Юрий. – Я переживаю, бегаю, а он дрыхнет себе. Столкнуть бы тебя в воду, старый пень, – может, какая-нибудь рыбина сдуру хотя бы в карман заплывет…"
Он подкрался к бригадиру со спины и неожиданно хлопнул его ладонью по плечу. Петрович, не вздрогнув и по-прежнему не оборачиваясь, мягко и безвольно, как набитое опилками чучело, повалился на бок, все так же держа колени прижатыми к животу. Глаза у него были закрыты, лицо показалось Юрию серым, как штукатурка, а густая бородища без единого седого волоска была обильно перепачкана кровью, которая медленной широкой струей плыла из уголков скорбно сжатых губ.
Широкие, как лопаты, ладони Петровича были плотно прижаты к животу, и между ними Юрий разглядел роговую, удобно изогнутую рукоять охотничьего ножа. “Хороший нож, – беспорядочно подумал Юрий, опускаясь на корточки перед бригадиром, – Длинный, широкий, с зазубринами на спинке, с длинным и острым, как игла, кончиком, с желобком для спуска крови… Я им сегодня утром хлеб резал, а потом почти полчаса точил – точил, правил на ремне и все вертел перед глазами, любовался, как на нем солнце играет, потому что страсть как люблю хорошие ножи… Для дела, значит, наточил”.
"Сяду тут и буду сидеть, пока не прирежут”, – вспомнил он слова Петровича. Слова, которые в тот момент были восприняты им как пустая, просто чтобы дать выход раздражению, болтовня, а на деле оказались пророческими.
Юрий протянул руку, чтобы поискать в дебрях окровавленной бородищи пульс – скорее из чувства долга, чем в расчете действительно что-нибудь найти, – и тут Петрович открыл глаза.
От неожиданности Юрий сильно вздрогнул – это действительно сильно напоминало сцену из фильма ужасов, – но сразу же взял себя в руки. “А я размяк, – с неудовольствием подумал он. – Нервишки уже не те, скоро начну от каждой тени шарахаться…"
Петрович вдруг захрипел, забулькал, выталкивая из себя кровавые пузыри, и, глядя на Юрия мутными от боли глазами, с огромным трудом выдавил:
– Ты.., когти рвать.., пока не поздно. Родни у нас нету.., такие пироги.
Это был, конечно же, бред. Юрий посмотрел на рукоятку ножа, на линялую рабочую куртку Петровича, весь перед которой набряк полусвернувшейся кровью, и понял, что бежать за помощью вряд ли стоит. Пока добежишь, пока втолкуешь, в чем дело, пока они раскачаются… На машине сюда не проехать, а Петрович, того и гляди, отойдет, если уже не отошел…
Он прислушался. Тихо бормотала на перекате прозрачная мелкая вода, звенели комары, жужжали, увиваясь над лужей крови, неизвестно откуда налетевшие изумрудные мухи. На фоне всех этих шумов ему едва удалось разобрать тихое булькающее дыхание Петровича. “Пропадите вы пропадом, твари”, – подумал Юрий и начал торопливо сдирать с себя куртку.
43 
