Лёгкий, ненавязчивый романчик 
38 
В этом месте кто-то, кажется Глебов, неорганизованно вякнул с места что-то о Втором Интернационале, но тут же заткнулся под укоризненным взглядом Анны Лапшинской – секретаря, ближайшей помощницы и вообще подруги Ленина. Многие в партии уже уяснили, что ссориться с этой милой и улыбчивой девушкой очень вредно для самочувствия…
– Второй Интернационал есть чисто совещательный орган, что не отвечает задачам текущего момента, – отреагировал докладчик. – Кроме того, наметившаяся в последнее время тенденция к соглашательству ставит под очень серьезное сомнение будущее этой организации. Нужен новый интернационал – свободный от любых признаков соглашательства, стоящий на коммунистической платформе и имеющий четкую организацию. Вношу это на рассмотрение съезда, – закончил докладчик.
Потом начался бардак. Богданов вдруг потребовал отчета – откуда взялись деньги?
– Из Тифлисского и Московского промышленного банков, – ответил чистую правду Коба. Действительно, именно там он их и получал. Последовавшее за этим объяснением требование подробностей он отмел как не соответствующее азам конспирации, но предложил почтить память погибшего в борьбе товарища Камо минутой молчания. Депутаты помолчали, осмысливая ситуацию, но потом снова возбудились. Луначарский с Воровским, перебивая друг друга, начали вдруг интересоваться судьбой батумского полицмейстера (если лицо, сидящее на такой должности, крутит шашни с анархистами, медицина тут бессильна, считал я, ну и отдал соответствующий приказ), каких-то присяжных поверенных из Баку… Наша партия всегда была против индивидуального террора! – возмущенно подытожил Луначарский.
Так в чем вопрос, подумал я, вас же двое, так что в полном соответствии с устремлениями партии вот лично к вам применим массовый – ибо нефиг лезть не в свое дело. Вообще, надо заметить, до должного единства в партии было еще ой как далеко.
Потом, минут через десять, народ утихомирился, и Богданов зачитал свой доклад об отношении к политике правительства и участии партии в работе легальных выборных органов типа Собора. По его словам выходило, что текущая политика российских властей есть результат их испуга перед революцией, чем надо пользоваться. То есть как можно активнее участвовать в легальной политической борьбе… Интеллигент, он и есть интеллигент, подумал я. Ильич, судя по записи, подумал то же самое, потому что взял слово и объяснил, что упомянутая политика чрезвычайно опасна своей умной реакционностью, она призвана направить энергию масс в сторону от революционного пути, и задача большевиков – в неуклонном разъяснении этого трудящимся. Участие в любых выборных органах, кроме Собора, недопустимо. А этот Собор надо использовать исключительно как трибуну для революционной агитации. Выводы же и предложения товарища Богданова есть оппортунизм в чистом виде.
Далее было зачитано письмо Зиновьева к съезду – сам он в это время руководил петербургской ячейкой РСДРП. Занимался он этим ответственным делом из Гатчинского дворца, причем даже не из подвала – его готовность к сотрудничеству оказалась выше всяческих похвал. Письмо это он накарябал сам, причем перед этим долго просил меня, чтобы я хоть намекнул ему, что писать…
– Правду! – озадачил его я. – А уж насколько полную, это вам виднее. В общем, не надо приукрашать действительность.
Так что в письме было написано о множественных арестах, а то и просто пропажах активистов, об огромных трудностях при агитации на предприятиях, об общем падении интереса рабочих к марксистским идеям. Правда, последний абзац – что несмотря на все это, он продолжает и будет продолжать борьбу – у Григория Евсеевича вышел неубедительно. Какие-то в этом жалобные нотки проскальзывали, право слово… Хотя жил он в довольно комфортабельной комнате, ел то же, что и я, и даже был иногда посещаем Танечкиными сотрудницами!
Второй день работы съезда начался с доклада Каменева о текущих задачах партии. Надо сказать, он сделал вполне логичный вывод – в сложившейся обстановке речь может идти только о сохранении партии, и больше ни о чем. Надо срочно организовывать вывоз товарищей, находящихся под угрозой ареста, резко уменьшать активность работы, как-то пытаться облегчить участь уже арестованных товарищей (ну, этим и без вас есть кому заняться, хмыкнул я). В общем, он выдал художественную обработку несложного постулата – пора прикинуться ветошью, пока не замели. А дальше весь день шла ругань по поводу этого доклада, но к вечеру соединенными усилиями Ленина, Сталина и Каменева, потрясавшего письмом Зиновьева, делегатов удалось сподвигнуть на принятие одобрявшей все это дело резолюции.
38 
