очень нудно 
77 
– Мне кажется, он не врет, – сказал Николай. – Он же не знает, кто я на самом деле, держит меня за кореша. Я сегодня опять к нему подкатывался: что, мол, да как… Боится он до дрожи в коленках, но не знает ни черта, это точно. Я ему сказал, что из пистолета, который он нашел, может, сто человек завалили, так он чуть в обморок не хлопнулся. Если он темнит, то я даже и не знаю… Тогда это прямо народный артист какой-то.
– Хорошо, – сказал Губанов. Он просунул ногу в очищенном от грязи ботинке в кабину и принялся за вторую. – Ну, а этот.., афганец? Он что?
– С этим сложнее, – сказал Николай. – Доктор говорит, амнезия. Дескать, парень чуть ли не при смерти. На первый взгляд так оно и есть…
– А на второй?
– Да черт его знает… Он сегодня такой бутерброд умял, что не каждый здоровый справится. С другой стороны, может, это он в бреду?
– Да, – с чувством сказал Губанов, – в России два светила медицинской науки: ты да Маслов… Ладно, бог с ним. Этот афганец – темная лошадка, надо глаз с него не спускать. Смотри внимательно и, как только на объекте появится посторонний, звони мне. В любое время, понял? А кореша своего, турка этого белорусского, пришей. Самоубийство или несчастный случай.., в общем, сам что-нибудь придумаешь. Раз он ничего интересного сказать не может, надо от него избавляться.
– Есть, – коротко ответил Николай. – Кстати, о посторонних. Тут по ночам подъезжали пару раз какие-то… Кацнельсон стройматериалы налево толкает, Алексей Григорьевич.
– Да черт с ним, пусть толкает, – махнул рукой Губанов. – Прораб все-таки. Если прораб не ворует, значит, он не совсем здоров. Верно я говорю?
– Верно. Разрешите идти?
– Шагай. Не завали службу, прапорщик.
– Не беспокойтесь, товарищ майор.
Прапорщик выбрался из машины, захлопнул дверцу, сделал несколько шагов и вдруг вернулся. Он снова открыл дверь и, просунув голову в салон, негромко сказал:
– Виноват, товарищ майор… Это насчет того шофера. Беспокоюсь я. Алкаш он, а у алкашей, сами знаете, что на уме, то и на языке.
– Молодец, что беспокоишься, – похвалил Губанов. – Только напрасно ты это. Нечего о нем беспокоиться. Понял?
– Понял, – после короткой паузы ответил прапорщик Николай.
– Тогда свободен. Дверцей не хлопай, это тебе не “МАЗ”.
* * *
Федор Артемьевич Хлебородов загнал свой тяжелый “МАЗ” в ворота автопарка уже затемно. Он сильно задержался в дороге из-за странных неполадок в системе подачи топлива.
Машина то глохла прямо на ходу, то вдруг начинала кашлять и дергаться, и Федору Артемьевичу четырежды приходилось останавливаться и искать причину такого странного поведения не старого еще “МАЗа”. Когда машина заглохла в последний раз, он уже начал подумывать о ночевке в чистом поле, но судьба оказалась к нему милостива, и он дотянул до родного парка, что называется, на честном слове и на одном крыле.
Пневматические тормоза устало вздохнули в последний раз, так и не сданные бутылки за сиденьем привычно звякнули, и двигатель, словно только того и ждал, немедленно заглох. Федор Артемьевич сильно поскреб черными ногтями небритую щеку, откинулся на спинку сиденья и не торопясь, с оттяжечкой продул “беломорину”.
В мертвенном свете ртутных ламп застыли ряды тяжелых грузовиков. Немного на отшибе, словно сторонясь плебейской компании “МАЗов” и “КамАЗов”, стояли три мерседесовских тягача с рефрижераторными полуприцепами.
Федор Артемьевич закурил папиросу и щелкнул твердокаменным ногтем по украшавшей крышку бардачка наклейке с изображением грудастой блондинки.
– Ну, что скалишься, сисястая? – проворчал он, обращаясь к фотографии. – Хоть бы раз ты мне, лярва, дала. Мы ж с тобой в одной кабине уже, считай, четыре года, а ты только зубы скалишь да титьками трясешь.
Блондинка ничего не ответила. Федор Артемьевич, который ничего другого и не ожидал, открыл бардачок и вынул чекушку. Сегодня у него дома опять ожидался визит тестя и шурина. Они были ребята простые и придерживались весьма распространенного мнения, что семеро одного не ждут. Федор Артемьевич был уверен, что, придя домой, застанет их уже тепленькими, так что ему самому следовало привести себя в соответствующее состояние. Кроме того, в состоянии легкого опьянения ему было легче не замечать свирепых взглядов и презрительных гримас своей Петлюры, которая опять весь вечер будет слоняться вокруг стола, бухать ножищами и хлопать дверями. И потом, он просто устал.
77 
