очень нудно 
74 
— У него почти на глазах погиб человек, есть отчего разволноваться.
— Фурье в своей жизни видел крови не меньше, чем я и вы. Он смотрел на происходящее через окуляр камеры. Первым прибежал снимать место взрыва.
— Это еще ни о чем не говорит, это эмоции, наблюдения. Может, у него живот болел, может, обувь тесная. Ведь больной человек будет вести себя не так, как обычно. К примеру, вот у меня, Глеб, болел зуб, я себе места не находил, весь мир для меня был в черно-белых красках. Я срывался на подчиненных, стал невероятно придирчив, цеплялся ко всякой ерунде.
— И сильно вам это помогло, Федор Филиппович?
— Да вообще не помогло. Я это говорю к тому, что на эмоции внимание обращать надо, но зачастую они — следствие какой-нибудь ерунды. Может, у него кошелек в Витебске сперли, может, он часы потерял.
— Часы были у него на руке, а кошелек — в заднем кармане. Так что нет.
— Но причина, сам понимаешь, могла быть самой неожиданной.
— Вот и я о том же, Федор Филиппович, надо искать причину хренового настроения журналиста, вернее, даже не настроения, а состояния.
— Значит, так, Глеб, просмотри документы и думай. Вот фотографии, — генерал вытащил из стопки бумаг тонкую пластиковую папочку. — Посмотри, вот здесь все — как их нашли, как они лежали.
— Отпечатков, естественно, в доме нет?
— Конечно, нет, убийство выполнено профессионально.
— Вы выезжали на место?
— Зачем, там столько людей перевернулось, наследило, что ехать туда смысла не было, да и тела увезли сразу. Там МУР работал, прокуратура, нас подключили не сразу, а после того, как французские представители обратились к директору ФСБ.
— Пардон, Федор Филиппович, посольство или руководство телеканала?
— Посольство, — сказал Потапчук.
— Вы видели бумагу?
— Зачем мне ее видеть, она у директора в кабинете. Мне ее не передавали.
— Где кассеты, блокноты, видеокамера? Все это осталось на месте? Где оно сейчас?
— Кое-что в прокуратуре, кое-что в МУРе, кое-что у нас. Тебе-то зачем?
— Пока просто интересуюсь, а затем, вполне возможно, и понадобится.
— Что тебе понадобится?
Глеб пожал плечами:
— Не знаю.
— Что ты думаешь обо всем этом?
— Ничего определенного.
— Но ты же искал в компьютере информацию?
— Нашел, ну и что из того? Я много чего там нахожу о композиторах, о политиках, о бизнесменах, о журналистах, о проститутках и порнозвездах, об ученых. О ФСБ полным-полно материалов, и даже фамилия ваша там пару раз мелькала.
— Как мелькала?
— Попадалась мне, Федор Филиппович.
— Своей фамилии ты там не находил?
— Фамилию находил, но писали не обо мне. Слава Богу, что пока не обо мне.
Генерал с облегчением вздохнул:
— Я могу оставить тебе эти бумаги, чтобы ты ознакомился, подумал.
— Мне нужны лишь адреса, телефоны, фамилии. Вы хотите, Федор Филиппович, чтобы я поработал над этим делом, нашел тех, кто убил журналистов?
— Да, — сказал генерал, отведя взгляд в пустую чашку, — именно этого я хочу. И этого же хочет генерал-лейтенант Огурцов, об этом мечтает директор ФСБ. Другое дело, обрадует их реальный результат или нет. Но это разговор о другом. Здесь уже начинается политика, а мы с тобой, Глеб, — практики. Наше дело преступников найти, обезвредить, задержать, если удастся.
— А если нет? — задал вопрос Слепой.
Генерал даже не улыбнулся, а заморгал, словно в глаза попал песокчили табачный дым.
— Я сейчас, — Глеб вытащил из принтера лист белой бумаги, сел к столику, принялся быстро выписывать фамилии, адреса, телефоны.
Строчки ложились ровно, цифры были отчетливо прописаны, словно отпечатаны. Генералу всегда нравилось, как красиво, каллиграфическим почерком пишет Глеб Петрович Сиверов.
— Слушай, Глеб Петрович, ты когда срочную службу служил, писарем в штабе не работал?
— Никогда не работал штабным писарем, и вы, Федор Филиппович, это прекрасно знаете. А то, что так красиво пишу, так это вы мне завидуете.
— Честно признаться, да. Завидуешь всегда лишь тому, что сам делать не умеешь и знаешь, что никогда не научишься.
— Если бы захотели, научились бы, это не такая большая наука, не такое сложное искусство. А вот так играть ни вы, ни я никогда не научимся, даже если будем до конца своей жизни по двадцать четыре часа сидеть за инструментом. Слышите, как ведет?
Звучала партия виолончели. Генерал не стал морщиться, понимая, что этим разозлит Глеба. Он почти минуту сидел, прислушиваясь к игре музыканта.
74 
