Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
110 
– Ты только не вздумай веревки пережигать, – заметил Подберезский, потому что будь уверен, я не промахнусь, если что. Стрелять умею.
– Ты-то чего с ними побежал? – обратился Комбат к Петрухе.
И тот ответил банальной фразой:
– Сказали, я и побежал. А если бы не побежал, конвойники меня бы сразу застрелили, прямо в вагоне. И все свалили бы на меня.
– Что там у них произошло?
– У кого? – спросил Петруха.
– Да черт его знает! Солдата мучили, мучили, трое суток стоял на дежурстве, не спал, не ел. Наверное, они его достали дальше некуда, вот он и решил с ними расправиться, – встрял Сема.
– Молодой еще был?
– Да, совсем пацан, – сказал Петруха, хотя солдат, расстрелявший своих товарищей, скорее всего, был его ровесником.
– Да уж, в этих конвойных войсках всегда была дедовщина, – заметил Рублев. – Покурить хочешь?
– Хочу, – сказал Петруха.
– Ладно, на и тебе сигарету, и тебе на.
Беглые заключенные курили, понимая, что возможно, это их последняя сигарета, и как только они попадут в руки солдат, те до трех считать не станут.
«Десять суток были на ногах, гоняясь за ними по тайге, злые, как волки. А может, еще и пронесет?» – думал Грош и в душе все еще надеялся, что ему пофартит и он сможет бежать.
– Слушай, Сема, – привалясь к приятелю, зашептал Грош, – может, попробуем дернуть?
– Куда? Ты что?
– Хрен его знает, еще не придумал. Если они сдадут нас, ты понимаешь, что будет?
– Тебе будет, – сказал Сема, отодвигаясь от приятеля.
– И мне, и тебе будет, ты уж не переживай.
– Я солдата того не душил, это ты его, – сказал Сема.
– Ax, какая же ты сука! Как бежать, так вместе, а как отвечать, так я?
– О чем базарите? Уже не бежать ли надумали? – спросил Подберезский, держа на коленях автомат с пристегнутым рожком.
– Куда тут бежать? Разве что, сумасшедший побежит, – сказал Грош.
– А вот моряки по воде ходят, – заулыбался Подберезский, – может, вы тоже попробуете?
– Нет уж, пробовать мы не станем. Я, конечно, шальной, но не до такой же степени, чтобы утонуть в хрен знает какой реке, даже не знаю еще как она называется.
– Ула.
– Ула, так Ула.
– А что, река красивая.
– Да ну ее к едреной фене!
За лодкой тянулась белая полоса пены, лодка тяжело шла, преодолевая сопротивление ветра и течение. Комбат время от времени поглядывал на часы.
– Когда доберемся, Гриша?
– Если ничего не случится, часам к двенадцати будем.
– Отдадим их и назад? – спросил Рублев.
– Если хочешь, можно зайти в магазин.
– В какой магазин? У них что, есть магазин?
– Конечно же есть!
– А что нам надо?
– Нам ничего не надо, – ответил Бурлаков. – Водки еще ящик, так что, неделю можно сидеть.
– Ты же обещал, Гриша, сводить нас на медведя.
– Вот вернемся и сходим, берлогу я уже нашел.
– А чего не сказал об этом?
– Некогда было. Я хотел все обстоятельно разведать, прикинуть что к чему.
– Далеко от избушки?
– Километров тридцать – тридцать пять.
– И что, все по сопкам?
– Можно по реке немного проплыть, а потом все равно придется идти.
– Большой медведь? – спросил Комбат, никогда ранее не участвовавший в подобной охоте.
– Думаю, что большой.
– Ну, какой большой?
– Такой, как Андрюша, если на него надеть тулуп овчиной наружу.
Комбат расхохотался, представив себе Подберезского в вывороченном тулупе.
– А он страшный? Кусается?
– Кусается, кусается… Медведь, Иваныч, зверь опасный и шуток не любит. Все надо делать обстоятельно, прежде чем к нему в гости идти.
– А ты ходил раньше на медведя?
– Ходил. Еще пацаном с отцом ходил. А вот мой дед, – Гриша Бурлаков явно приободрился и оживился: все, что было связано с тайгой, с промыслом, охотой, его всегда возбуждало и рассказы из него сыпались, как орехи из порванного мешка. – Так вот, мой дед по матери трех медведей завалил. Это, правда, было еще до войны. Ух, и здоровый же был мужик! Правда, я его не видел, мать рассказывала. Сам был невысокий, широкоплечий, но медведя мог завалить. Только ему не повезло, медведь ему лапой лицо разодрал.
– Как?
– Ну, как раздирают лицо когтями… Ты что, Иваныч, представить этого не можешь? Почти все волосы содрал. Но дед изловчился и всадил ему нож в глотку. Я еще тот нож видел, мальчишкой с ним играл. Нож будь здоров, ручка из кости, лезвие каленое, сантиметров где-то пятьдесят.
– И что с твоим дедом стало?
110 
