очень нудно 
36 
Машина скрылась за углом. Комбат, держа пальцы на рукоятке пистолета, поднялся в свою квартиру.
«Глупо получилось, – подумал Борис Иванович, опускаясь на диван, еще хранивший тепло недавно сидевшей на нем женщины. – Почему мне кажется, что друзья хотят сделать меня насильно счастливым? Наверное, потому, что оно так и есть, – тут же ответил себе Рублев. – Они видят счастье по-своему, а я – по-своему. Какая разница, женаты мы или нет? Не в бумагах и не в словах счастье. Захотим увидеться – увидимся, а нет – пару месяцев можно и не вспоминать друг о друге. Какой из меня муж? Зарабатывать большие деньги тошно, за них всегда приходится продавать часть совести. Чем больше денег получаешь, тем меньше совести остается в твоем распоряжении».
Эта нехитрая мысль ободрила Комбата, в ней он нашел утешение и объяснение тому, что с ним происходит.
Встал, упершись взглядом в фотографию.
«Как давно это было? Давно, потому что многих ребят нет в живых, а недавно – потому что я почти не изменился. Словно в зеркало смотрюсь, а не в пожелтевший снимок вглядываюсь».
Узкая комната и мебель в ней была расставлена так, что оставляла неширокий проход от окна к двери. Ходи и думай.
Комбат заложил руки за спину и принялся вышагивать по тесной для него комнате.
"Дожил! По блату тебя устраивают на службу.
Конечно, полковник Бахрушин – мужик отличный и справедливый, но один раз я уже обжегся.
Вспомни, чего тебе стоило оставить службу и послать всех подальше! И я оказался прав. Правда, об этом никто не вспоминает, но я-то помню.
На второй раз у меня может не хватить упрямства и духа. Ладно, что тут думать – посмотрим.
Вдруг прав Бахрушин и все еще сложится не наихудшим образом".
Комбат так и не притронулся к выключателю.
Сумерки сгустились до такой степени, что, стоя у окна, он с трудом увидел стул в углу комнаты.
И тут зазвонил телефон, подмигнув Комбату в темноте красным огоньком. То, что звонил кто-то из троих, покинувших недавно его квартиру, Рублев не сомневался. Но кто?
«Подберезский, Иваницкая, Бахрушин?»
И он принялся ждать, подсчитывая, сколько звонков прозвучит до того, как звонивший потеряет терпение. Первой, по его мнению, должна была положить трубку Иваницкая. Она уходила, будучи менее всех остальных уверенная в своих правах на Рублева.
«Максимум пять звонков даст».
Прозвучал шестой.
«Нет, не Светлана».
После седьмого и восьмого Рублев решил:
«Нет, не Бахрушин».
А когда прозвучал девятый, усмехнулся:
«Подберезский. Этот знает, что прощу, если и двадцать звонков даст».
Рублев взял трубку.
– Алло, – мрачно произнес он в микрофон.
И тут же услышал голос Леонида Васильевича Бахрушина.
Тот говорил, посмеиваясь:
– Чего трубку не берешь, Борис Иванович?
– Да вот, в ванной был.
– Не дури, – продолжал смеяться Бахрушин, – ты один в квартире и не постеснялся бы голый выйти.
Комбат подумал:
«А с чего это он взял, что Иваницкая ушла?»
Но не успел Рублев произнести вопрос вслух, как Леонид Васильевич тут же ответил на него:
– Когда женщина в доме, да еще любимая, по телефону таким мрачным голосом не разговаривают. Ходишь, небось, и думаешь, подкинули вы мне задачу. Ты, небось, думал, кто это звонит – Иваницкая, я или Подберезский? Трубку не брал, звонки считал.
– Точно! – восхитился Комбат.
– Я даже знаю на ком ты, Борис Иванович, остановил свой выбор – думал, Подберезский.
– Вы бы после седьмого звонка трубку положили.
– Я тоже это просчитал, поэтому и звонил дольше. Вот что, дорогой, я полковнику Брагину только что сказал, что ты к нему завтра утром приедешь. Знаешь дорогу?
– Не забыл еще.
– Ну вот и хорошо. Только вздумай не приехать! Не появишься утром у Брагина, так я себе за цель жизни поставлю тебя женить. Андрюшу подговорю, тогда уж точно не открутишься. Я если за что-то взялся, всегда до конца довожу.
Все, значит, завтра с утра ты у Брагина на полигоне.
– Да, – несколько зло ответил Комбат.
И странное дело, после разговора с Бахрушиным на душе стало легче, словно бы Борис Иванович перешагнул через преграду или перевалил через вершину горы и теперь дорога пошла вниз, только успевай переставлять ноги.
Рублев вышел на кухню и поставил на огонь чайник. Он всегда так начинал и так завершал день. Странная привычка, если учесть, что крепкий чай бодрит. Понятно, когда его пьют с утра, но если с вечера, перед сном? И если Комбату задавали такой вопрос, он непременно отвечал:
36 
