Лёгкий, ненавязчивый романчик 
33 
– К чему ты это мне говоришь? – тихо спросила Зоя, дымя «Примой». Ольга Афанасьевна вообще не шевелилась. Когда говорил Жора, она почти и не дышала.
– Тебе не повезло вдвойне. Во-первых, ты не принадлежишь к какому-нибудь сообществу людей от живописи, я не осмелюсь назвать их художниками. Во-вторых, ты пишешь в манере, которая принесла бы тебе успех два века назад. Но не сейчас.
– Я могу писать по-другому. Скажи, как надо.
– Надо искажать реальность, и чем причудливее, тем это будет востребованнее. Вплоть до уродства, до откровенного безобразия и китча. Ты так можешь?
– Нет, – тихо сказала Зоя. – Я люблю то, что вижу.
– Вот и все. Точка. Я скажу сейчас жестокую вещь, но я вынужден ее сказать: ты никогда не получишь признания. Но можешь хотя бы стать обеспеченной женщиной и до конца своих дней заниматься только тем, к чему душа лежит. У меня действительно есть к тебе просьба. Но ты не обязана это делать. Если ты скажешь нет...
Зоя испуганно моргнула.
– Да что вы такое говорите, Жора! – всплеснула руками Ольга Афанасьевна. – Как это она скажет вам нет?! Вы столько для нас сделали!
– Я ничего не сделал. Как мог, скрасил Зоино служение искусству. Поскольку она не в сообществе и хода ей нет...
– Мне и так хорошо, – тихо сказала Зоя.
– Хорошо, что у тебя нет друзей-художников, – усмехнулся Жора. – Тебе бы мигом указали на твое место в искусстве... – он сделал паузу. – Зоя, я хотел бы поговорить с тобой наедине. Не обижайтесь, Ольга Афанасьевна.
– Да что вы! – Каретникова-старшая вскочила. – Какие обиды!
– Я повторяю: ты не обязана, – снова сказал Жора, когда та ушла.
– Что я должна сделать? – Зоя преданно заглянула ему в глаза.
И тут она заметила, что Жора смутился. Щеки божества залились краской, от чего Жора еще больше похорошел. Она невольно им залюбовалась.
– Мне нужны копии картин. Из музея.
– Всего-то? – рассмеялась она.
– Эти картины лежат в запасниках. Ты увидишь их один раз. И работать будешь с каждой по отдельности. Я сделаю для тебя на всякий случай качественные фото. Это пейзажи. То, что тебе удается лучше всего.
– Федор Васильев?
Зоя прекрасно знала тему его диссертации. В творчестве Федора Васильевна тоже находили влияние барбизонской школы. И писал он в той же манере, что и Зоя. То есть Зоя писала так же, как он, хотя и не пыталась подражать. Но и ее приводили в восторг лесные дебри, овраги, богом забытые деревушки, покосившиеся плетни. Все то, что называется российской глубинкой и что так ругают за бездорожье и нищету. Жора даже шутил, что готов поверить в переселение душ. Васильев тоже родился в бедной семье и с пятнадцати лет вынужден был ее кормить, его отец рано умер. Каким образом этот юноша, не достигши и двадцати лет от роду, сумел стать зрелым мастером живописи, оставалось загадкой и для его современников. Мастистые художники, которые были гораздо старше его, Шишкин, Крамской, Саврасов, приходили от его картин в восторг. Федор Васильев стал одним из основателей сообщества передвижников, несмотря на столь юный возраст. Современники говорили, что он не пишет, а словно бы вспоминает. Будто бы однажды уже это делал, так легко ему все давалось. Васильев за какой-нибудь месяц осваивал то, на что другие тратили годы. Он словно чувствовал, что проживет недолго, и торопился успеть как можно больше. И, надо сказать, успел. На его посмертной выставке все картины и даже эскизы были раскуплены еще до ее начала. Теперь они украшают Третьяковку, Русский музей и многие музеи страны.
Зоя так же точно умела передавать настроение. Хотелось потрогать капли дождя на ее холсте: живые ли? Настоящие? Понюхать цветы: какая прелесть! Мысленно уйти в дебри по узкой тропинке. По странному стечению обстоятельств, она и жила теперь в тех же местах, под Петербургом. Васильев неоднократно рисовал здешнюю природу, любуясь ее неброской красотой.
У Георгия Голицына на этот счет была своя теория. Гений умирает, то есть физически перестает существовать, но его дар становится частью общего знания о природе вещей, переходит в некую субстанцию, в невидимую глазу оболочку, которая окружает землю. Потом вновь рождается тот, кому дано считывать оттуда информацию. И его рукой, пишет ли он картину, музыку или книгу, словно кто-то водит. Зоя как раз и была таким передатчиком. Но настроенным только на определенную волну, и это, увы, шло вразрез с модой.
– Я думаю, мы начнем именно с Васильева, – твердо сказал он.
33 
