очень нудно 
51 
Дверь захлопнулась. Лупин приставил к ней для надежности еще и тяжелый сундук и начал осматривать дочь. Прижался ухом к груди, слушая по-сумасшедшему бьющееся сердце. Белое тело девушки полыхало, а когда она судорожно хватала ртом воздух, в груди у нее начинало хрипеть.
В дверь постучали. Лупин вздрогнул и торопливо накинул на Марьянку меховой полог.
– Что ты там с Борькой делаешь? – в отчаянии кричал из-за закрытых дверей Машков. – Я не слышу…
– А мне что, петь прикажешь, идиот? – тоже раскричался Лупин.
– Ты осмотрел мальчишку?
– Нет, я с ним тут в бирюльки играю! – проворчал Александр Григорьевич.
Машков чертыхнулся, прибавил еще пару выражений покрепче, за которые доброго христианина ждет геенна огненная, и забарабанил в дверь кулаками.
– Ежели он умрет, я тебя убью!
– Опоздаешь, Ваня! – всерьез отозвался Лупин. – Я сам на себя руки наложу!
Казалось, перебранка Машкова с отцом девушки совершила чудо – Марьянка пришла в себя. Она чуть приподняла голову, взгляд девушки вновь стал осмысленным.
– Опять лаетесь… – слабо прошептала Марьяна. Лупин вздрогнул, бросился перед ложем дочери на колени и обнял девушку. Прижал горящее тело Марьянки к себе, моля Бога лишь об одном, пусть позволит ему жар недужный на себя оттянуть…
– Тебе больно? – наконец, спросил он. Удивляясь тому, как вообще говорить не разучился.
– Нет… – она попыталась улыбнуться, но закашлялась надсадно. – Пить хочу, папенька. Я бы сейчас озеро, верно, выпила…
Подав брусничного взвару, Лупин поглядел на нее нежно, схватил суму и начал доставать пузырьки с мазями, порошками, салом барсучьим, воняющим просто омерзительно. Все то, что сгодится лошадям, если они простынут.
– Папенька, холодно мне… – внезапно прошептала Марьянка. Она пылала, а тело сотрясал озноб. Лупин прикрыл ее еще одним меховым одеялом и бросился к дверям.
– Мне нужен кипяток и вода холодная! – крикнул он. – И полотенца побольше, чтоб человека замотать. Да побыстрее вы там, мухи сонные!
– Уже лечу! – Лупин услышал, как Машков с силой толкнул лекарей. За дверью загомонили, забегали.
– Я сейчас к вам войду! – крикнул Машков.
– Только нос сунешь, прирежу! – спокойно пообещал Лупин.
Еще никогда казаки так не торопились, как в тот день. Прошло всего ничего времени, а Машков вновь барабанил в дверь.
– Батя, воду я принес! Ляксандра Григорьевич, хоть глазком одним дозволь взглянуть…
– Прочь пошел! – Лупин отодвинул в сторону сундук, открыл дверь и занес два ведра в палаты. От одного ведра вовсю шел горячий пар. Ермак тащил груду льняных тряпиц.
– Как лечить-то будешь? – спросил атаман. В отличие от Машкова, который вел себя, как сущий безумец, он старался держаться спокойно.
Для казачьего атамана Ермака Тимофеевича судьба была тем властелином, с которым простому человеку не поспоришь. Можно быть вольным, как орел в поднебесье… Но в один из дней оборвется нить судьбы и все равно придет конец.
– Не могу сказать, – закрыл Лупин дверь перед носом атамана. – Сейчас битва начнется, в которой ты, Ермак, мне не помощник!
Весь день и всю ночь просидел Лупин у постели Марьянки, обматывая тело девушки горячими полотенцами, а к щекам холодные компрессы прикладывая, чтоб оттянуть жар.
Машков и Ермак приносили все новые ведра с водой, а вечером Ермак отправил на казнь остяков, тех самых возниц, что заманили их отряд в ловушку.
К ночи прибежал Вакула Васильевич.
– Умер, поди? – спросил он Машкова, уныло сидевшего на лавке подле закрытой двери в ожидании новых распоряжений Лупина. – Отпевать парня, что ль?
– Я сейчас тебе, заразе, всю бороду повыщиплю! – рявкнул Машков. – Ступай спать, длиннорясый!
Поп всплеснул руками, осенил голову Машкова крестом, а затем пребольно саданул казака кулаком по лбу.
– Дурак ты, Ваня! – спокойно произнес он, когда Машков поднялся с пола. – Мне раб Божий Александр надобен.
– Он Борьку выхаживает, али не понимаешь?!
– И все-таки надобен он мне! – Вакула сжал кулаки. – Он – служка церковный, али нет? Он кому послушен, мне или тебе? Борька-то все равно не жилец!
То, что сделал Машков, было равносильно казни на костре: он схватил попа за нос, оттягал как следует и пинками выгнал его прочь из дома, пинками ж да тычками прогнал по морозу в церковь. А на прощание, хоть и поминал отец Вакула всех святых с матерями их вкупе, отвесил звонкий подзатыльник.
51 
