очень нудно 
92 
– О, так у тебя вообще все как у людей! – раздавалось в ответ.
– Отцепись…
Устав экзальтировать публику, артисты балета угомонились. Они, с удовольствием попивая пиво, обсуждали самые обыденные темы. Этих мужчин, так разительно отличающихся от нормальных поведением и внешним видом, волновали, как и всех, вполне житейские проблемы: нехватка денег, сломавшийся в ванной кран, помятое крыло машины…
И Мерцалов понял: их вызывающее, демонстративное поведение – это бравада единомышленников, последняя возможность получить заряд поддержки перед тем, как расстаться.
Мерцалов переводил взгляд с одного танцора на другого, пытаясь определить, кто из них подойдет ему в качестве очередной жертвы, которая будет принесена на алтарь во имя выполнения задания, «Может быть, этот мрачный брюнет? Но черт его знает, что скрывается у него за маской на лице. Люди-загадки – не лучший материал. Нужно действовать наверняка, выбрать самого открытого из всех, того, кто понятен, как белый лист бумаги, на котором написано одно-единственное слово».
Компания допивала пиво. Мерцалову уже надоело изучать ценники на товарах, выставленных в витрине.
– За половину хотя бы заплачу, – донеслось до него из кафетерия, и Виктор Панфилов положил деньги на стойку, подсунул их к грязным стаканам.
Бармен отодвинул деньги назад:
– Нет уж, договаривались расплачиваться натурой, значит, натурой.
– Тогда пусть каждый платит сам за себя. У меня не безразмерная.
Артисты посовещались, скинулись, нужная сумма была вручена бармену, и гомосексуалисты пошли из гастронома, вполне довольные друг другом и хорошо проведенным вечером.
Мерцалов вышел за ними. Постепенно компания таяла. Сначала от нее откололись двое, спустившись в метро, а затем трое, которым было по дороге, сели в такси.
Вскоре Виктор Панфилов остался в одиночестве.
Мерцалов неотступно следовал за ним. Оставшись один, Панфилов уже не вел себя так безрассудно. Теперь внешне он мало чем отличался от других прохожих, даже поступь у него стала более мужской. Покупая в киоске сигареты, он говорил нормальным, без модуляций, голосом. Вскоре Панфилов встал на троллейбусной остановке, закурил, дожидаясь нужного троллейбуса.
Мерцалов пока не подходил к нему близко. Он притаился за газетным киоском и следил за гомиком. Когда тот выбросил нсдокуренную сигарету в урну, завидев приближающийся троллейбус, Мерцалов подобрался, снял с головы вязаную шапку и опустил воротник.
В темноте, с большого расстояния невозможно было разглядеть лиц, запоминались только силуэты людей. Силуэт же Мерцалова теперь изменился, и Панфилов, естественно, не мог его узнать.
Троллейбус притормозил, артист балета, пропустив вперед женщин, втиснулся в салон. Мерцалов вышел из-за киоска и вскочил на подножку. Двери закрылись, переполненный троллейбус медленно отъехал от остановки. Панфилов обернулся, якобы взглянуть за дверное окошечко, но Мерцалов догадался, что голубой хочет выяснить, кто стоит позади – мужчина или женщина.
Увидев за спиной мужчину, Панфилов криво усмехнулся и, воспользовавшись тем, что троллейбус качнуло на повороте, навалился на Мерцалова и пробормотал:
– Извините…
– Ничего страшного.
– Понимаете, давка.
– Понимаю.
Олег, как всякий нормальный мужчина, никогда не испытывал симпатии к гомикам, не испытывал ее и теперь. Однако задуманное заставляло его выражать совсем другие чувства.
– Ничего, ничего, – ласково прошептал Мерцалов, дыша прямо в ухо Панфилову. – В тесноте, да не в обиде, – он в душе порадовался тому, что его легкий акцент улетучился без следа.
Он развернулся так, чтобы прижиматься к танцору всем телом. Тот замер, изредка вздрагивая от удовольствия. На следующей остановке в троллейбус вошли новые пассажиры, и Панфилов вместе с Мерцаловым переместились на заднюю площадку, ухватились за вертикальный поручень. Рука Мерцалова скользнула вниз и остановилась на высоте бедер. Панфилов как бы невзначай притиснулся к его руке, и Мерцалов ощутил напряженную плоть танцора. При этом Панфилов пристально смотрел в глаза Мерцалову и улыбался нагловато-призывно.
Мерцалов улыбнулся в ответ своей отрепетированной улыбкой, после чего танцор прижался еще плотнее. Так они и ехали остановки три, пока Панфилов не поинтересовался приторно-любезным тоном:
– Когда вы собираетесь выходить?
92 
