139 
А потом мы его будем мучить, сдерем с него шкуру — всю, до последнего клочка! Сдерем, как чулок, как сдирают шкуру со змеи. Вперед! Берите его живым! Ты, Свиридов, будь со мной и никуда не ходи.
Комбат понимал, долго им с Бабеком не выдержать.
Француз оказался не бойцом, оружием пользоваться не умел. А патронов у Комбата было немного, да и превосходство было на стороне противника. У них были гранаты, были автоматы и патронов они не жалели.
Завязался бой. Свистели пули, гремели взрывы. Рикошетили пули, высекая искры из бетона. Комбат с Бабеком медленно отходили все дальше и дальше — туда, к тому коридору, где уже был Комбат и где, как он знал, выхода не было.
А Чурбаков со Свиридовым шли следом за своими людьми.
И когда затихала перестрелка Чурбаков кричал:
— Рублев, я тебя достану, я с тебя сдеру шкуру!
Комбат не отвечал, лишь скрежетал зубами и прикрывая собой француза, отходил в черную глубину коридора, понимая, что скоро он уткнется в стену, и затем будет поворот. А там — вода.
У Рублева осталось три пули и нож. И он понимал, долго не продержится. Еще десять-пятнадцать минут и тогда конец, тогда все. Как поступить с последней пулей он знал.
— Ну что, патроны кончились? — кричал Свиридов. — Чувствуешь, как приближается твоя смерть, Рублев? Чувствуешь?
— Да пошли вы к е.., матери! — бросил Комбат и грязно выругался.
— Скоро, скоро мы до тебя доберемся, если, конечно, ты не утонешь! — кричал в темноту Чурбаков, прячась за углом.
Перестрелка смолкла. Люди Чурбакова собирались с силами, готовясь к последнему броску, готовясь либо загнать Комбата в воду, либо взять его живьем.
И наверное, так бы и произошло, если бы вдруг не раздался свист, пронзительный и тонкий, такой знакомый! Этот свист Комбат мог узнать из тысяч — так мог свистеть только один человек, его друг и боевой товарищ Андрей Подберезский.
— Держись, Борис Иванович, держись! А вы, уроды, сдавайтесь, иначе вам всем кранты! Сдавайтесь, бросайте оружие и по одному выходите! — раздался голос Андрея Подберезского, раздался за спиной у бандитов — оттуда, откуда те явно не ожидали.
— Андрюха, — прошептал Рублев, — браток ты мой!
Как же ты меня нашел?
— Ну, вы что, оглохли? Сдавайтесь и выходите по одному! — на этот раз в мегафон говорил не Подберезский, а полковник Бахрушин.
Чурбаков и его люди оказались зажатыми между Комбатом и спецназом ГРУ в узком четырехметровом коридоре. Конечно же они могли уничтожить Комбата с Бабеком, но это ничего бы не изменило в их судьбе.
Через два дня Борис Рублев, Андрей Подберезский, Сергей Альтов и полковник Бахрушин сидели в портовом ресторане, празднуя победу. Лицо Комбата все еще было в ссадинах и синяках, но тем не менее, он улыбался, чувствуя себя победителем.
Бахрушин время от времени бросал на Рублева .странные взгляды.
— Что, Леонид Васильевич, не нравлюсь?
— Нравишься, Борис Иванович, очень даже нравишься. Если бы не ты, если бы не Попович, которого два милиционера нашли на вокзале, то мы бы до тебя не добрались. Да еще помог участковый, который рассказал, что возле Янтарного в заброшенных каменоломнях, в затопленном, заминированном заводе творятся неладные дела. Завелся какой-то зверь…
— Так вы что, подумали, что этот зверь — я? — усмехнулся Комбат.
— Да нет, так мы не подумали, — ответил с улыбкой Бахрушин. — Но Подберезский сказал, что наверное, это мой Комбат зверя из каменоломни выгнал наружу.
Вот так мы и оказались за спиной у бандитов.
— Жаль, что Чурбакова не взяли, я хотел бы с ним поговорить, — сказал Комбат.
— Да, жаль. Он бы много интересного мог порассказать!
— Если очень попросите, то и я вам очень много интересного могу порассказать.
Там же, в портовом ресторане, история получила удивительное продолжение. Один из матросов сухогруза «Витязь» рассказал другому, который завтра должен был отправляться в рейс, о том, как они везли три недели тому назад с острова Суматра в железной клетке здоровенного орангутанга — самца, купленного там за пятьсот долларов. Везли в Калининград, надеясь продать его за несколько тысяч какому-нибудь «новому русскому». Но на рейде, уже под самым Калининградом, от огромной обезьяны пришлось избавляться. Капитан получил радиограмму, что на их сухогруз прибывают таможенники, чтобы произвести тщательный досмотр.
Тогда матросы ночью открыли клетку и сбросили обезьяну в море.
— Дурак наш капитан, дурак! — говорил матрос своему приятелю, такому же подвыпившему, как и он сам.
— Когда это было? — спросил Рублев у матроса, кладя ему на плечо свою сильную руку.
— Что — это?
— Обезьяну когда в море сбросили?
— Да три недели назад, когда стояли на рейде возле поселка Янтарный.
— Все ясно, — пробурчал Комбат. — Ты понял, Андрюха?
— Что понял?
— Откуда там появилась огромная обезьяна, которая мне чуть хребет не сломала?
Андрюха широко раскрыл глаза.
— Ну, ты, Борис Иванович, даешь!
Леонид Васильевич Бахрушин похлопал Рублева по плечу. Он знал об обезьяне, знал от заключенных, которых смогли освободить, а так же от бандитов при допросах, на которых он присутствовал.
— Чем теперь займешься, Борис Иванович? — поднимая рюмку с водкой, спросил полковник Бахрушин.
— Хочу съездить в Тамбов, — спокойно сказал Рублев.
— Комбат хочет в Тамбов, — усмехнулся Андрей Подберезский.
— Да, хочу съездить. У нас с Андрюхой там хорошие друзья. Я давно собирался подскочить, да все как-то времени не было. А вот теперь, наверное, поеду.
— Ну, за тебя, Комбат!
Мужчины чокнулись и выпили по полной рюмке водки.
139 
