очень нудно 
41 
— О чем? — удивилась Лора.
— О нас.
— Не понимаю.
— Последний мой визит сюда, в Нахаловку, закончился ударом бутылкой по моей бедной голове и частичной потерей памяти.
— Ты серьезно?!
— И мой лучший друг, оперуполномоченный Свистунов, всерьез считает, что это твой Славик мог меня приложить. Или его помощники.
— Славик?
— Но ты же со мной спала. Ведь так?
— А что я могла сделать? Что? Ты влез сюда, в это окно, когда я стояла, курила, и даже не спросил меня, хочу я или не хочу. Просто схватил, потащил на кровать, потом… — Она словно захлебнулась.
— Но надо же, наверное, было кричать, — сказал он как-то неуверенно. Никак не мог представить себя в роли крутого мужика, который поцелуем зажимает женщине рот и тащит ее в постель.
— Кричать?! Ты не представляешь, в каком аду я живу!
Он поморщился:
— Зачем же так театрально?
И она заплакала. Тоненько-тоненько заскулила:
— А что мне было делать? Что? Думала, я одна такая: красивая, необыкновенная. Королева красоты. Как же! Знаешь, сколько таких желающих? Думала: надо переспать с кем-нибудь из членов жюри, так пересплю. Ничего, перетерплю, лишь бы туда: наверх, к успеху. Так и таких желающих оказалось немало. Больше чем самих членов жюри. — Она громко всхлипнула. — А за мной никого. И никому не нужна. Пошла на подиум. Повезло, что взяли в заштатный дом моделей. Хоть туда. Но для того чтобы пробиться в этом мире, мире моды, нужна какая-то сумасшедшая удача. Ну, какой тут должен быть талант? Какой? В сущности, мы все одинаковы. Высокие, худые, смазливые, готовые на все. Не повезло. Ну, двадцать четыре. Что дальше? Двадцать пять — это уже почти закат карьеры, тридцать — конец. Грим съедает лицо, на бедрах появляется целлюлит. И какой закат, если никакой карьеры, собственно, и не было? Так, рядовая рабочая лошадка. А тут Славик. Богатый. В сущности, для чего все? Для чего женщина становится звездой? Чтобы удачно выйти замуж, обменять славу на деньги. Аплодисменты и восхищение толпы на звонкую монету и уверенность в завтрашнем дне. Потому что, как ни крути, она все равно — женщина. На всю жизнь — только женщина.
— А я?
— Что ты?
— За меня ты не хотела выйти замуж?
— За тебя?! Замуж?! Да мы близко знакомы месяца два, не больше! А сколько лет ты уже женат?
— Как это? — Он снова почувствовал, что голос внезапно охрип. Как это два месяца?! А рулетка, а большие деньги, а черный «Мерседес»? — Как это два месяца?!
— Иван, что с тобой?
— Разве я не на показе мод с тобой познакомился? Разве не там?
— Какой показ мод? Ты же следователь! И когда последний раз из города выезжал? Я же работала моделью в Москве! Понял? В Москве!
— Да-да. В Москве…
— Ты же появился здесь, в Нахаловке, где-то в конце апреля. Еще школьницей я знала: это следователь Мукаев, самый красивый мужчина в городе. Мне было семнадцать, когда я первый раз в купальнике ходила по сцене, а ты сидел в третьем ряду. Потом увидела тебя возле своего дома. Через шесть лет. Ты расспрашивал о том, из какого дома по ночам очень часто выезжают крытые машины. В основном расспрашивал Славика. Потом зашел еще раз. Ты ко всем заходил. А ночью вдруг влез в мое окно. Просто открыл его, влез, подошел, взял то, что тебе хотелось. А если бы вошел муж?
— Он все-таки вошел?
— Нет. Но не только ты по ночам не спишь.
Лора распахнула халатик. Под ним она была какая-то бесполая. Грудь крошечная, такая, что не нужно никакого бюстгальтера, соски тоже крохотные, светлые, нежно-розовые. Два маленьких, чахлых бутончика, которым никогда не суждено налиться соками и распуститься. Над ключицами глубокие впадины, словно две ямы на этом худом, бледном теле. Под одной из ключиц след от ожога. Небольшой, темный, размером с горошину и похожий на крупную родинку. Но он понял, что это был ожог.
— Славик?
— Сигаретой. Садист, но примитивный. Фантазии не хватает, — усмехнулась Лора. — То пробками от бутылок кидается, то по носу щелкнет. Какой-то детский садизм, честное слово. Жалеет, наверное, что у меня, как у кошки, нет хвоста. С каким бы наслаждением он навесил бы туда консервных банок! Мне даже жалко его иногда.
— Жалко?!
— А что ты хотел? — У Лоры была такая привычка: спрашивать у мужчин, как бы они хотели поступить с ней, с ее жизнью. — Ему, конечно, сказали, что ночью какой-то мужчина вылезал из моего окна. А кто у нас в Р-ске способен на такие подвиги?
41 
