96 
Однако Терпухин поспешил обернуться. Сделал это вовремя: Гоблин накатывался точно по следу Атаманова чоппера. Полоса свежеотполированного колесом льда почти не оказывала сопротивления — противнику достаточно было толкнуться ногой, не включая передачи, и махина «Харлея» с легкостью скользнула по ней.
Еще удар саблей наотмашь. Терпухин снова отразил его твердой рукой и попытался нанести удар в брешь, едва она приоткрылась при неизбежном отскоке назад чужого клинка. Будь в руках Атамана оружие нормальной длины, он бы ткнул Гоблина в голую татуированную грудь. Глубоко бы не всадил, но уж точно оставил бы метку.
Теперь укороченное лезвие только с легкостью пропороло морозный воздух.
Схватка продолжалась. Противники то застывали друг против друга, то разъезжались в стороны, то мчались вдоль русла реки параллельными курсами. В сабельные удары вкладывалась вся сила — звон разносился далеко окрест.
В какой-то момент истекающий кровью Атаман почувствовал взгляд стороннего, но очень заинтересованного наблюдателя. Он не видел волков, но там и тут за кустами поднимался явственный парок дыхания.
Ждут, пока двое изранят друг друга, ослабеют, и тогда уже нападут. Неужели волки тоже могут уподобиться шакалам? Раньше Терпухин думал, что только люди способны подражать трусливой породе…
Его исковерканная когда-то сабля уступала чужому оружию в длине. Но тускловатая от времени сталь оказалась покрепче новой, с зеркальным блеском. На режущей кромке Гоблинова клинка уже хватало зазубрин. Бородач тоже заметил это и поскрипывал зубами от злости.
Сила его ударов возросла еще больше.
После очередного замаха Атаман не стал защищаться, а просто отклонился назад. Не встретив сопротивления, сабля описала полную дугу, ударив по рукояти руля чоппера. Перерубила стальную трубку, оставив после себя гладкий срез, — у этого металла был, конечно, не оружейный закал.
К счастью, маневренность Атамана не пострадала: рукоять была правой, а правая, закатанная в гипс рука в любом случае оставалась без дела.
Терпухин управлял мотоциклом левой, точнее, кончиками ее пальцев, потому как не выпускал оружие из рук.
Казалось, саблю у Гоблина невозможно выбить — она приросла, прикипела к мощным пальцам. Но Терпухин все-таки изловчился — татуированный бородач удивленно проводил взглядом холодный отблеск, улетевший в прибрежные кусты.
Отступать за оружием он не стал. Включил неожиданно слепящую фару и вытянул с задней полки недлинный, но тяжелый лом с заостренным концом. Терпухину стало даже трудней: весомость ударов выросла в несколько раз.
Принять их саблей, остановить на полпути теперь не удавалось, чудовищная сила выворачивала кисть. И в новом тысячелетии продолжала как будто оправдываться известная пословица, что «нет приема против лома, окромя другого лома».
Вдобавок слепила фара. Здесь Терпухин не остался в долгу, включил свою. Но Гоблин разнес ее почти сразу, достав концом своего нового орудия.
Оба теперь безостановочно выписывали на льду самые сложные и замысловатые фигуры: зигзаги, восьмерки, волнообразные кривые. В какой-то момент мотоцикл у Терпухина снова предательски скользнул.
Воспользовавшись случаем, Гоблин вложил всю силу в удар, надеясь, что он станет последним. Бил с правой стороны, Терпухин уже не успевал ни отклониться в сторону, ни отвести угрозу саблей. Инстинктивно выставил правую — это был единственный шанс уберечь голову. Раздался хруст гипса и заново ломающейся кости.
Этот хруст усыпил на секунду бдительность врага. Гоблин не мог поверить, что в момент такой острой боли человек способен перейти в атаку.
Занес лом, чтобы всадить острие меж терпухинских ребер, и тут старая казачья сабля рассекла ему грудь от ключицы до самого пупа.
Атаман мог отчетливо видеть результат своего удара — лишняя одежда здесь не мешала.
Для нормального, крепкого человека все должно было кончиться за несколько секунд. Но Юрий твердо знал, что жизней у врага несколько, и рубанул еще раз.
Гоблин грохнулся на лед вместе с «Харлеем».
Возможно, за время долгой схватки мотоциклы разогрели лед бесконечными виражами, теплом, идущим от движков. Во всяком случае, прочный покров треснул.
Нога Гоблина и заднее колесо мотоцикла окунулись в воду, где плавали несколько ледяных осколков. «Харлей» медленно соскальзывал в образовавшуюся прорубь, а вот хозяину этого не позволили.
Волки, как по команде, выскочили из-за кустов, в несколько прыжков достигли цели. Атаман, шатаясь, побрел к своему мотоциклу. Неизвестно, смог бы ли он сейчас сопротивляться стае.
Но его волки не трогали, они по запаху учуяли виновного и рыча рвали его части.
Потеря крови дала о себе знать, как только напряжение схватки спало. Кое-как проволакивая свое тело к мотоциклу, Атаман на каждом шагу проваливался в небытие и снова выныривал. Хотел сунуть за пояс саблю, но пальцы никак не разжимались. Он вытер ее о полу куртки, и уцелевшая часть надписи проступила снова:
«За Веру и Берн…»
96 
