— Ты думаешь? — с сомнением спросила Люба. -А не проще дежурить у ячейки? Я уверена, что Шестаков так и поступил.
— Да, но тогда надо ждать, когда шантажист вновь выйдет на связь.
— А тебе не терпится?
— Я буду тянуть за обе ниточки.
— В засаду к ячейке надо бы взять Стаса, — заметила Люба. — А звонок шантажиста записать на пленку.
— Ты думаешь, я не сообразила? — с обидой спросила Люська. — Что надо записать? Кстати, такие же инструкции Шестаков дал и М. А прослушав запись, улыбнулся и сказал, что волноваться не стоит. Все легко уладить.
— Что же его так развеселило? — удивилась Люба. — И почему тогда не уладил?
— Не успел.
— Ах да! А что касается засады…
— Сама справлюсь.
— Зря ты так.
— Ну, если ты так хочешь пообщаться со Стасом…
Люба закончила лошадь и критически взглянула на рисунок. У лошади были крепкие, ослепительные зубы Бориса. И выдвинутая вперед нижняя челюсть.
— Между мной и Стасом все закончилось, — сказала она и протянула рисунок Любаше: — Держи.
— Лю! — с восторгом закричал ребенок.
— Не Лю, а Ло, — поправила дочь Люська.
Девочка подбежала к столу, схватила еще один чистый лист бумаги и принесла его крестной, потребовав:
— Ко!
— Корова? — спросила Люба. — Му-у…
Девочка замотала головой: нет, нет, нет!
— Быть может, коза? — спросила мать. И сделала рога: — Ме-е-е…
Любаша нахмурилась.
— Кошка! — предположила Люба. — Мяу-мяу.
Девочка с обидой посмотрела на крестную и разревелась.
— Люся, что она хочет? — растерялась та.
— Дурью она мается! Я тебе сейчас а-та-та!
— Перестань. Ты же мать. Детей бить нельзя. Любаша, что?
Та, всхлипывая, ткнула пальцем в рисунок: ко!
— Конь? — догадалась Люба. Девочка обрадованно закивала: да, да, да! — Но у тебя же уже есть лошадка. Поняла: а ты хочешь коняшку. Люся, разницу улавливаешь?
— Она хочет в яблоках, — сердито сказала подруга.
— Никак не пойму детскую логику, — удивилась Люба.
— А чего тут понимать? У нее есть любимая игрушка — качалка. Конь в яблоках. Его она и хочет. На рисунке. А это, — Люська ткнула пальцем в рисунок: — Ло. Как бы тебе объяснить? Женщина! Она, а не он! Вот!
— А как они у нее отличаются?
— Ну, уж не так, как у нас, взрослых. То самое рисовать не надо. Она еще не понимает. По этим, как их? — Люська наморщила лоб. — На чем они качаются?
— Я тоже не знаю, как это называется. Полозья, что ли? Нет, полозья это у саней. В общем, Ко — это в яблоках и как качалка. Все поняла.
И Люба принялась за рисунок.
— Значит, с Самохваловым у тебя все кончено? -вернулась Люська к интересующей ее теме. — А как обнадеживающе начиналось! Он, конечно, бабник, но мужик симпатичный. Само собой, не такой симпатичный, как Сережа, но…
— Твой Сережа вообще вне конкуренции, — заверила ее Люба.
— А этот, как его? Борис! С которым у тебя было вчера свидание в ресторане! Он как?
— Ничего.
— Он ничего или у тебя с ним ничего? — уточнила Люська.
— И то и то. Кстати, пока не забыла! Люсенька, надо помочь одной девушке.
— Какой девушке?
— Касе, я тебе рассказывала.
— Я помню, — ревниво сказала Люська. — Ты подобрала на улице бездомную женщину и устроила ее судьбу. И что же с ней случилось?
— Представляешь, она влюбилась! В Бориса!
— В твоего Бориса?!
— Он, увы, не мой, — невольно вздохнула Люба.
— И ты что, так просто его отдашь?!
— Люся, перестань выдавать меня замуж. Если мне этого сильно захочется, как-нибудь справлюсь сама.
— Ну, как знаешь, — надулась Люська.
Люба решила слегка ей польстить:
— Борис и в самом деле очень хорош собой. А Кася… как бы тебе объяснить? Она обычная. И уже не девочка. Ей за тридцать. Замужем ни разу не была. Очень скромная. Опыта в общении с мужчинами никакого.
— Она что, девственница? — Люськины брови, выщипанные в ниточку, поползли вверх.
— Я думаю, да.
— В тридцать лет? А так бывает?
— Не все же такие, как ты. Словом, мне Касю жалко, а как ей помочь, я не знаю. Борису нравятся длинноногие блондинки модельной внешности.
— Ох уж эти блондинки! — поморщилась Люська. — Спасу от них нет!
— Но у тебя же получилось.
— Скажешь тоже! Кто бы передо мной устоял? -голубые глаза Апельсинчика воинственно сверкнули. И поныне у Люськи было полно поклонников, на телевидение потоком шли письма от мужчин с объяснениями в любви.