2 
– Вот и хорошо. – Он поворачивается к панели дистанционного управления. – Можешь застегнуть штаны и подойди к решетке.
– А мои блокноты?
– В камере есть бумага. Следующий.
Рэк возвращает мне ручку, когда я прохожу мимо, и Гердер оказывается прав: в камере действительно есть бумага. Сиксо тоже уже там. Правда, теперь он в синем комбинезоне вместо ярких слаксов и спортивной куртки, но продолжает вести себя вызывающе, притворяясь крутым:
– А вот и мои котики!
Один за другим в камеру входят заключенные, доставленные Рэком. Все они уже прошли сквозь руки Гердера, лишившего их сигарет, бумаги и всего остального.
– Мне очень жаль, – говорю я.
– Руки прочь от Дебори, – предупреждает их Сиксо. – Он страшен в гневе.
И тут же доносится звон ключей.
– Дебори! К тебе Дагз!
Дверь распахивается, я выхожу и иду вдоль ряда камер в приемную. Там за столом уже сидит Дагз, осуществляющий надзор за условно осужденными. Перед ним рядом с судебными документами лежат мои блокноты. Дагз отрывается от бумаг и поднимает голову.
– Я вижу, ты вел себя вполне прилично, – замечает он.
– Я – хороший.
Дагз закрывает папку.
– Как ты думаешь, к полуночи кто-нибудь за тобой приедет?
– Может, кто-нибудь из родственников.
– Из Орегона?
– По крайней мере, я надеюсь на это.
– Кто-нибудь из родственников. – Он устремляет на меня взгляд профессионального полицейского – в меру сочувствующий, в меру откровенный. – Приношу свои соболезнования по поводу отца.
– Очень тронут.
– Из-за них судья Риллинг и вынес такое решение.
– Я знаю.
Еще в течение некоторого времени он читает мне лекцию о вреде ля-ля-ля, и я даю ему договорить до конца. Наконец он встает, обходит стол и протягивает мне руку:
– Ну ладно. Только не пропусти утреннее заседание в понедельник, если хочешь, чтобы тебя отпустили на поруки в Орегон.
– Обязательно буду.
– Я тебя провожу.
По дороге в камеру он спрашивает о моих тюремных записях и о том, когда они выйдут. Когда будут закончены, – отвечаю я. И когда это может произойти? Когда все будет закончено. Собираюсь ли я описать сегодняшнюю беседу? Да, и сегодняшнюю, и судебное заседание на прошлой неделе – все.
– Дебори! – окликает меня Сиксо через решетку. – И еще вставь в свою долбаную книгу, как меня оторвали от общества и в течение пяти с половиной месяцев заставили играть здесь в пинокль с местным начальством. И всякий раз, когда у этих бугаев заканчиваются сигареты, кто-нибудь из них интересуется: «А какие сигареты курит Сиксо? «Винстон»? Вот пусть и гонит!» Это честно, старик, или как? Но им меня не сломить! Анджело Сиксо все перенесет.
Некоторые чуваки так умеют жаловаться, что в их устах жалоба звучит похвальбой.
Дверь за мной закрывают, и Дагз уходит. Сиксо садится. Он мотает уже второй срок. А некоторые сидят и по три раза. Тех, кого выпускают на поруки, называют краткосрочниками. Но иногда малый срок отсидеть сложнее, чем большой. И у многих краткосрочников едет крыша, или они сбегают.
Лучше сидеть тихо. Этому и посвящены мои записи.
Заключенные всё прибывают. Кто-то кричит:
– Окститесь, ребята, здесь уже ногу поставить негде!
- Сжимается пространство, пухнет время.
- Забита камера: ни охнуть, ни вздохнуть.
- Преступника печален путь —
- Влачит своей он жизни бремя.
- За стенкой стук костяшек домино,
- Уже три дня я должен быть свободен,
- Но вертухаям это все равно,
- Для них я ни на что не годен.
- Сегодня? Завтра? В Рождество?
- Когда меня отпустят кровопийцы?
- Ведь я же, право, не убийца,
- К чему им это торжество?
- Один стукач донос состряпал
- И коноплю у нас нашел,
- С собой полицию привел,
- И на меня властям накапал.
- Не помогли мои уловки,
- И здравый смысл не уберег,
- И недостало мне сноровки,
- И я спасти себя не смог.
- Как рыбу, на крючок поймали,
- И я перед судом предстал.
- Вершитель судеб срок мне дал,
- Меня достойно наказали.
- Но к черту Джонсона, Вьетнам,
- И пацифистов, и вендетты!
- Долой постыдные наветы!
- Свободу всем – и вам и нам!
- Лежит мой палец на курке,
- И я есмь лезвие свободы.
- Лассо звенит в моей руке,
- Я все освобожу народы.
Без двадцати двенадцать меня вывели из камеры, отдали мне мою одежду, свисток и губную гармошку и отвели в помещение, где уже сидел один краткосрочник – рыжий с проседью чувак лет шестидесяти.
2 
