очень нудно 
90 
Но ее любовь к нему была духовной, тонкой, пусть это и звучит банально. Она была именно и прежде всего духовной жаждой, а не заурядным физическим влечением.
Она прошептала:
— Банда, ты сильный. Мне даже страшно.
Он был очень силен физически, но не это она имела сейчас в виду…
Одной рукой он обхватил ее за талию, стремясь, чтобы их проникновение друг в друга было как можно более полным, чтобы оно стало совершенным.
Она уткнулась лицом ему в шею, плоть к плоти, и чувствовала, как вбирают ее ноздри его запах.
Снова и снова скользил по ее телу леопард, легкий и гибкий, и, колыхаясь под его тяжестью, она летела к желанному пламени, костру любви, зажженному для всех влюбленных.
Задыхаясь, она тихо шептала:
— Саша… милый… родной… я погибаю… я растворяюсь в тебе… Еще! еще!
Она выгибалась навстречу ему, из ее губ исторгались звуки — почти крики, неразборчивые, дикие.
Это был язык женщин, почти непонятный мужчинам, но сейчас Банда понял ее и с ответной благодарностью чуть не укусил ее в шею, не умея вложить в простой поцелуй все, что чувствовал в это мгновение.
* * *
Следующая неделя пролетела необыкновенно быстро.
Алина была занята своим дипломом, внося в него исправления, предложенные Гайворонским, и одновременно перепечатывая его набело, и даже Банде теперь приходилось сидеть в библиотеке и, всеми силами сдерживаясь, быть тише воды и ниже травы, не отвлекая девушку от учебы.
Он ничем не выдавал своих приготовлений, и поэтому даже для Алины появление его в воскресенье вечером во время дежурства Анатолия у них дома явилось полной неожиданностью.
На звонок у входной двери, как обычно, пошла открывать мама девушки, а телохранитель, сидевший на кухне, лишь отложил в сторону газету и положил руку на рукоятку пистолета — так, на всякий случай!
На пороге стоял… Банда!
Огромный букет темно-красных роз в руках, строгий черный выходной костюм, снежной белизны сорочка и дорогой, в бордовых тонах, итальянский галстук, идеальная выбритость и укладка волос, решительный блеск глаз и его чуть смущенная улыбка неоспоримо свидетельствовали — сейчас произойдет что-то исключительное.
— Добрый вечер, Настасья Тимофеевна. Извините, Бога ради, что потревожил вас без предупреждения, но, честное слово, дело мое не терпит более отлагательств.
— Здравствуйте, Саша, здравствуйте, — удивленно протянула Большакова, пропуская гостя в прихожую. — Входите, конечно, мы вам всегда рады.
— Это вам. Пусть они украсят вашу комнату, — протянул парень розы Настасье Тимофеевне и, вдруг еще более смутившись, робко спросил:
— Владимир Александрович дома?
— Дома. Вы проходите, Саша, в гостиную, я его сейчас позову, — мать Алины смущенно потопталась на месте и бросилась в кабинет отца, забыв даже поставить в вазу цветы.
Тем временем в прихожей появилась и Алина, и удивлению ее не было предела, когда она увидела Банду, к тому же такого торжественного.
— Саша? Что ты здесь делаешь?
— Сейчас, Алинушка, ты все поймешь. И не бойся. Хватит того, что я сам боюсь и волнуюсь, как последний мальчишка…
— Банда? — с кухни высунулся Анатолий. — Ты опять?!
— Толя, это не служба. Это личное. Имею я право в конце концов или нет?!
— Конечно-конечно, — поторопился исчезнуть за дверью дежурный телохранитель.
— Саша, но я все-таки ничего не понимаю… — девушка не могла оправиться от изумления.
— Сейчас, Алина. Сейчас все поймешь. Проводи меня в гостиную, будь добра. И останься со мной…
Они прошли в комнату, устроились на диване, и буквально через минуту двери кабинета Владимира Александровича открылись, и оттуда появились мать и отец Алины. Губы генерала были сурово сжаты и глаза недобро разглядывали Александра. Настасья Тимофеевна рядом с ним казалась маленькой и слабой, суетливо забегая то с одной, то с другой стороны, не зная, как ей лучше себя вести.
При появлении родителей девушки Банда встал и мужественно сделал шаг им навстречу.
На секунду он замешкался, будто собираясь с силами, а затем внятно и четко заговорил, внешне ничем не выдавая своего волнения:
— Уважаемые Владимир Александрович и Настасья Тимофеевна! Я пришел сегодня неожиданно для вас, незваным гостем, но смею надеяться, что вы простите мне мою дерзость.
— Ну что вы, Саша, ничего страшного… — попыталась успокоить парня Настасья Тимофеевна, но тут же осеклась на полуслове, остановленная суровым взглядом мужа.
90 
