очень нудно 
29 
— Стой, — хмуро скомандовал старший, едва заметно поводя стволом висевшего на плече автомата. — Документы и пропуск в зону.
Панкрат сунул руку во внутренний карман куртки, и тут же двое, соскочив с брони, направили на него автоматы.
— Да вы чего, ребята, — миролюбиво начал Панкрат. — Я же…
— Шустрый ты больно, — оборвал его старший. — Петров, возьми у него документы.
Боец в серо-коричневом “городском” камуфляже бесцеремонно забрался к Панкрату за пазуху и вытащил полиэтиленовый пакет, в котором тот держал паспорт и пропуск — документ, в котором в графе “основание для выдачи” значилось, что он едет к своей невесте, Ирине Соболевой.
Старший быстро пробежал глазами документы. Цепким, запоминающим взглядом окинул Суворина и вернул ему пакет.
Спрятав документы, Панкрат задал интересовавший его вопрос.
— А тебе зачем? — все так же неприветливо спросил патрульный, постукивая костяшками согнутых пальцев по деревянному ложу.
Суворин объяснил. Рассказал даже про то, как и при каких обстоятельствах познакомился с Ириной — в двух словах, конечно.
— Чего же ты сюда лриперся после стольких лет-то? — вместо ответа спросил его заметно подобревший патрульный, признавший Панкрата за своего. — Неужели на гражданке хуже, чем в пекле?
Суворин пожал плечами.
— Выходит, хуже, — произнес наконец и подумал:
«Черт, а ведь действительно…»
Патрульный покачал головой и, достав карту города, закатанную в прозрачный пластик, объяснил Панкрату, как лучше добраться до госпиталя, нынче располагавшегося в здании школы — после того, как городская больница превратилась в груду кирпичей от взрыва трехсот кило тротила, находившихся в грузовике, на котором подъехали смертники-террористы.
— Вот по этой улице не иди, — объяснял он, водя пальцем по карте. — Здесь недавно бэтээр подорвался, так теперь там саперы носом землю роют — мины ищут. Тебе лучше сюда… — и он показал, куда именно. — Крюк, конечно, но зато зона чистая, — он криво усмехнулся. — Вчера, по крайней мере, была чистая.
Суворин хмыкнул, услышав последнее замечание:
— А журналисты нас уверяют, что город зачищен чуть ли не до блеска…
Патрульные прореагировали на его слова скептическими ухмылками. Старший, подумав, произнес:
— Думаешь, мы чего тебя так невежливо встретили? Вчера вот тоже подошел один такой — нормальный на рожу, брат-славянин — прикурить попросил. Ну, патруль ему зажигалку — на, братишка, прикуривай. А этот урод, — сержант, нахмурившись, сплюнул себе под ноги. — Так вот, этот урод “клин” из-за пазухи — и очередью. Старшего положил на месте, почитай, с десяток пуль всадил. Тот, правда, сколько силы оставалось, вцепился в него, повис, двинуться не дал. Хрипит: “Стреляйте, мать вашу так и растак! Мне все равно хана”…
Старший замолчал.
— Ну и что? — спросил Панкрат. — Выстрелили? Патрульный вскинул на него глаза с ошарашенным видом.
— Ты чего, рехнулся? Кто ж такой приказ выполнит? По своему стрелять… — он помолчал, словно вспоминая. — Ждали момента. Еще одного зацепил неплохо, пока положили.
Панкрат вынул сигарету, угостил старшего, потом предложил остальным. Некоторое время они курили и молчали, потом Суворин швырнул окурок в бетонную крошку, затоптал его и, попрощавшись, направился в сторону, указанную патрульным, на ходу припоминая, по какому маршруту ему теперь следует двигаться.
Крюк, который пришлось сделать Панкрату, оказался не таким уж большим — он пошел по улице, параллельной той, где за ярко-красными флажками, трепыхавшимися на шпагате, натянутом вокруг зоны предполагаемого минирования, суетились саперы. Миновал пустующий сквер, где обгоревшие останки деревьев торчали, словно корявые пальцы, из-под земли тянувшиеся к сумрачному небу.
По дороге он впервые за все время своего пребывания в городе увидел детей — довольно прилично одетые пацаны лет одиннадцати-двенадцати сидели, дымя сигаретами, на перевернутой лавке у одного из подъездов относительно хорошо сохранившегося дома. Он хотел было справиться еще и у них на всякий случай (ничего не мог поделать с внезапно появившейся страстью к перестраховке), но при его приближении ребята торопливо снялись с места и скрылись в подъезде.
Подойдя к лавке, он понял, в чем тут дело — в воздухе еще витал характерный запах анаши, приятно защекотавший ноздри.
Для Панкрата этот запах был не в новинку. Когда-то и ему доводилось искать спасения в этом дурмане, заглушающем и телесную, и душевную боль. В селении горцев, подобравших его после бойни, в которой погибли все его товарищи, Суворин пристрастился курить коноплю и едва не сделался наркоманом, но, слава Богу, вовремя остановился.
29 
