очень нудно 
101 
– А почему ты уверен, что Савельев будет искать покупателей, а не попытается организовать производство? Ведь производство – это постоянный доход, а продажа дискеты даст только разовую прибыль.
– Думаю, Савельев не так глуп. Дискету можно продать разным покупателям. Можно продать на Западе, можно продать американцам, китайцам, японцам – кому угодно.
– Если об этом узнают, его же уничтожат, – вновь скептично усмехнулся Глеб.
– Естественно, такая игра опасна. Но зато она принесет чистые деньги, и очень большие.
– Сомневаюсь, что Савельев так поступит. Я его немного знаю, имел счастье познакомиться, – в глазах Глеба вспыхнули злые огоньки. Он прищурился, словно целясь в невидимого противника. – Мне кажется, Савельев попытается продать дискету и на этом закончит свою карьеру предпринимателя-промышленника.
– Хорошо, если так.
– Именно так он поступит, – с уверенностью проговорил Глеб. – Поэтому советую попытаться выйти на тех, кто с ним был связан в Штатах.
– Если бы мы знали!
– Но хоть какие-то хвосты есть? Хоть за какую-то ниточку можно ухватиться?
– Да, если бы Прищепов был жив, то вполне возможно, нам это и удалось бы.
– Ну извини, Станислав Петрович, мне ничего не оставалось, и я не виноват в том, что этот мерзавец мертв.
– А хоронили его очень прилично, говорили красивые речи. Пришло много художников, артистов, музыкантов. В общем, прощались как с великим меценатом и покровителем изящных искусств.
– Ясное дело, – промолвил Глеб и уперся руками в панель перед собой.
– Что, больно?
– Да нет, я уже привык.
– Ничего, ничего. У моего брата прекрасные тренажеры, так что у тебя будет возможность привести себя в порядок.
– Постараюсь. Думаю, через неделю я уже окончательно встану на ноги.
– Только прошу тебя, будь осторожен, – сказал Поливанов, сворачивая во дворы.
– Что ты имеешь в виду, Станислав Петрович?
– Думаю, тебя попытаются найти. И кроме того, тебя попытаются убрать. Ведь ты абсолютно лишний свидетель.
– Со мной это не впервые. И поэтому я не очень боюсь.
– Все равно будь осторожен.
Автомобиль Поливанова остановился у подъезда, упершись колесами в бордюр.
– Третий этаж, квартира двадцать восемь. Сразу же по телефону снимешь квартиру с сигнализации. Вот тебе на всякий случай телефонный аппарат и номер, который не прослушивается. Сможешь со мной связаться в любое время.
– Что, спутниковая связь?
– Да, – сказал Поливанов и подал телефонный аппарат Глебу. – Пусть он будет у тебя. Если что – звони.
– Ты тоже, Станислав Петрович, звони.
– Давай не будем так официально.
– Хорошо, – кивнул Глеб.
Они пожали друг другу руки и только после этого, словно случайно вспомнив, Поливанов протянул Глебу тяжелый пистолет и две обоймы.
– Возьми. Может быть, он тебе понадобится.
– Надеюсь, это не твое табельное оружие?
– Не мое. Но этот пистолет чистый. И постарайся им не пользоваться.
– Хорошо, спасибо. Ты прямо как Дед Мороз, делаешь один подарок за другим…
* * *
Вот обо всем этом думал полковник Поливанов, сидя перед генералом Потапчуком.
Он не сказал своему шефу о том, где сейчас находится агент по кличке Слепой. Правда, Потапчук у него об этом и не спрашивал. Но даже если бы генерал и поинтересовался, Поливанов все равно бы ему не сказал.
Политическая ситуациям стране могла измениться в любой момент. Выборы в Думу были на носу, и никто не знал, какие силы придут к власти. Правда, пока еще был Президент, но с ним то и дело случались какие-нибудь болезни. А люди, о которых отставной полковник КГБ Савельев рассказал Глебу Сиверову в подвале загородного особняка, занимали очень высокие посты и пока еще находились у власти.
И, как понимал Поливанов, эту власть терять не собирались. Они готовы были за нее драться, как псы, готовы были впиваться в горло друг другу, сталкивать в пропасть политических противников, подставлять, публиковать компромат друг на друга. И бороться с ними ни полковник Поливанов, ни генерал Потапчук сейчас не имели ни сил, ни возможностей.
– Знаешь, Станислав Петрович, – перейдя почти на шепот и подавшись к полковнику, проговорил генерал Потапчук, – все может измениться прямо на глазах.
И те, кого мы считаем преступниками, могут оказаться у власти. И они, я думаю, ты понимаешь, не простят ни тебе, ни мне, ни кому-либо другому, если мы попытаемся ткнуть их мордой в дерьмо.
101 
