очень нудно 
52 
Балалайка протерла глаза, увидела Бурого, вздрогнула и запахнула халат.
— Ой, — сказала она, — это кто? Это кто его так?
— Это Бурый, — сказал Паштет. — А разрисовал его твой знакомый. Этот, который математик...
— Да ну, — недоверчиво протянула Балалайка, — не может быть. Он же щупленький, в очках... Не может быть! — уверенно повторила она.
— Это еще не все, — криво ухмыляясь, сказал Паштет. — Там, в ванной, еще четверо таких же, если не хуже. И всех уделал твой приятель — один, голыми руками...
Балалайка игриво и вместе с тем сонно махнула на него пухлой наманикюренной ладошкой.
— Ай, Паша, перестань, — зевая, сказала она. — Что я, девочка, что ли? Придумай что-нибудь посмешнее, а то сочиняешь какие-то сказки посреди ночи...
Она повернулась к присутствующим спиной и, споткнувшись о порог, скрылась в неосвещенной спальне. Дверь за ней закрылась, мягко чмокнув язычком защелки.
— Что за хрень? — растерянно сказал Бурый. — Ничего не понимаю! Подъехал на серебристой “десятке”...
— Да, — сказал Паштет, — редкая машина. Одна на всю Москву, а может, и на всю Россию. Пугачева с Киркоровым давно такую хотят, да все никак денег не накопят. Эксклюзив, блин!
— Ну а мы чего?.. — обиженно огрызнулся Бурый. — Откуда нам знать, что возле этого подъезда сразу две такие тачки ночуют? Полдня в машине прели, а тут смотрим — подваливает, как король...
— А может, их и не две, — задумчиво предположил Паштет. — Может, она одна. Может, наш профессор ее у приятеля одолжил — типа покататься, телку снять. Вот на этого приятеля вы, наверное, и наскочили...
— А мы чего?.. — повторил Бурый. — Мы откуда знали?
— Надо было знать, — устало произнес Паштет. — Посмотреть надо было, прежде чем прыгать. Спичку бы попросили, что ли, и хоть разок в рожу ему глянули. Башкой надо думать, башкой, а не задницей! Это, Бурый, по жизни так выходит: если думаешь жопой, получаешь по башке.
— Опытом делишься? — съязвил Бурый.
— Поговори у меня. Иди лучше в ванную, умойся. Да скажи там своим героям, чтобы сопли свои за собой подтерли, нечего у меня в доме свинарник разводить...
* * *
— Итак?
Учитель сидел за своим рабочим столом, по обыкновению подавшись вперед и сложив перед собой руки ладонью к ладони, как будто собирался помолиться. Настольная лампа освещала нижнюю половину его слегка одутловатого, не по-мужски мягкого, округлого лица с пухлыми щеками и двойным подбородком и бросала золотистый отблеск на корешки книг, которые неровными рядами стояли у Учителя за спиной. Книгами была заставлена вся задняя стена узкого кабинета, от пола до самого потолка. К книжному стеллажу была приставлена закапанная белой краской зеленая стремянка; вперемежку с книгами на полках лежали пыльные безделушки — не то сувениры, привезенные неизвестно откуда, не то принадлежности для проведения каких-то таинственных ритуалов. Среди этих предметов попадались довольно странные, а порою и жутковатые вещицы, да и книги на полках поражали разнообразием: здесь можно было найти и последние номера журналов по экономике, и одно из первых изданий “Молота ведьм” в покоробленном кожаном переплете, вид которого наводил на неприятные мысли о людях, заживо освежеванных в подвалах святой инквизиции.
Прямо за креслом Учителя в книжном стеллаже было свободное пространство наподобие высокой узкой ниши; в нише стояло массивное бронзовое распятие, у подножия которого лежал серовато-желтый человеческий череп без половины зубов. Рядом с черепом можно было разглядеть пухлую, тоже очень старую Библию в кожаном переплете, поверх которой лежал обоюдоострый кинжал с потемневшим лезвием и покрытой зеленым налетом бронзовой рукоятью в форме креста. Все это напоминало алтарь для жертвоприношений — может быть, даже человеческих. Это и был алтарь, но бутафорский, чисто символический — Учитель никогда не проливал крови, он считал, что в наше время Богу нужны от человека не продукты питания и уж тем более не кровь живых тварей, а любовь и понимание. Настоящая любовь без понимания невозможна, говорил он, а понимание приходит только вместе со знанием. Торцы книжных полок были изрезаны корявой вязью каббалистических знаков, на заваленном книгами и многочисленными листками каких-то расчетов столе смотрелся пришельцем из далекого будущего плоский жидкокристаллический монитор компьютера.
Сказав: “Итак”, Учитель указал бармену на стул с высокой прямой спинкой, стоявший напротив стола. Комната была узковата, места в ней и без того было немного, и громоздкий стул торчал прямо посередине, не так, как в обычных домах. С точки зрения бармена, стул логичнее было бы поставить боком, вплотную к столу, но Учитель, видимо, считал иначе. И, как всегда, он был прав: стоящий посередине комнаты стул частично лишал помещение уюта, зато придавал ему какую-то значительность и торжественность. Сразу чувствовалось, что место это предназначено не для дружеских посиделок, не для пустопорожней болтовни за чашкой чая или, того хуже, бутылкой водки, а для серьезных, богоугодных бесед...
52 
