20 
– Вы мне лекцию для «униш» не читали бы, Мокр.
– Извиняюсь, увлекся, капитан. В общем, из-за увеличения скорости счета в этих супер-ульма-схемах – или чего там стоит – резко возрастает потребляемая мощность.
– А на ваш взгляд так быть не может, да, инженер?
– Я человек дела, шторм-капитан Косакри. Мне бы пощупать, помацать – тогда я всем поверю. Однако как я могу, не имея допуска, даже для захода в кабину нашего математика, узнать, когда эта ММ действительно считает, а когда она на положенном отдыхе? Вот если бы можно было сравнить пик нагрузок того и того. И вообще, я все-таки линейный механик крейсера, почему я не могу выяснить для себя некоторые вопросы касающиеся именно моего хозяйства? Ведь, схлопни Карлик, распределение мощности – это ведь мое дело, так?
– Разумеется так, инженер, разумеется, – успокоил невиданно разбушевавшегося технаря командир атомохода. – Но все эти допуски, как вы понимаете, выписывают тыловые крысы из адмиралтейства. Вы столь наивны? Надеетесь, что у них все концы инструкций будут стыковаться друг с другом? Не смешите, Мокр.
– Тем не менее, капитан Стат, я докладываю, что на борту есть такой факт, или артефакт. Я не ведаю, куда девается эта повышенная мощность. В конце-концов, если уж брать в расчет, гипотезу нашего, находящегося во всегдашней готовности, линейного помощника, то вот вам, исчезающие в неведомость мегаватты. Вполне достаточные, между прочим, для связи с Брашпутидой, и чем угодно еще.
– Это каким же образом, инженер? Мы ведь не всплывали! По крайней мере, перед последним разом.
– Тут уж вопрос другой, согласитесь, капитан Стат. Я о том, что мощи вполне и через край хватит.
– Да, и правда, интересно. Где ваши засечки-то? Покажите.
– А вот оно, все записано, шторм-капитан. Наблюдаете?
19. Битва за острова Слонов Людоедов
Полосы тьмы и света
Стат Косакри и ранее ведал, что замаскированный в нутре творец Трехсолнцевой любит всяческие виды дифракции – эдакое чередование света и тьмы. Мельтешение спиц разогнанного с умеренной скоростью колеса – это его стихия. Может, он питается трущимися друг о друга эмоциональными всплесками, когда сознание наблюдатель бросается из огня да в полымя, с некоторой паузой между тактами? Очень на то похоже. Как и тогда, на острове Треуголки. Вначале – темная линия опасной высадки на побережье. Когда дизель замкнутого цикла, мигом, лишь с помощью раскупорки внешних патрубков, обращается в сосущий атмосферу агрегат, и наверно только оттуда, из добавочной иллюзорности, получает энергию достаточную для вытаскивания нескладно-длиннющего цилиндра «ползуна» из песчаной топи прибоя. Это преобразование чудовищного внутреннего воя двигателя в миллиметры дерганий гусеничной цепи – еще та песня о главном. Потеющий солеными каплями, волокущийся позади атавизм винта, с мочалом водорослей по следу; играющие в песочные прятки каменные лезвия, норовящие воспользоваться малейшей паузой в подвижке, дабы выбить у этого винта хоть одну зубастую лопасть, а лучше вообще вспороть, так жаждущее опуститься и замереть в пляжной мякоти – и уж будь что будет – лодочное брюхо. Как не похоже это на плавненькое, пусть и с нервными кавитационными всхлипами из-за провисших гусениц, скольжение по морю-океану. Так ведь еще и раскинутый за большими гладкими, отодвинутыми прочь от моря камнями, подозреваемый в существовании мир!
Там, за их покатыми, предположительно обтачиваемыми лишь серьезными штормами, гретыми всеми тремя звездами телами, причуда подсознания может напхать что угодно. Допустим, брашскую артиллерийскую батарею. И совершенно не надо рисовать ее во всех подробностях, хватит легонького, остаточного облачка там, но большого «бу-буха» тут, когда подернутая приевшимся тиком внутренняя палуба вдруг срезонирует в новом ритме и замрет, встав наперекосяк. Да и слуховые рецепторы мигом скакнут в вершину диапазона болевого уровня и тоже зависнут, игнорируя всяческую мелочь, типа распахивающихся вокруг ртов, лопающихся шпангоутов и ходящих волнами переборок: немое кино, оно всегда кажется ненастоящим. Не зря оно используется творцом редко – подсказка не входит в его планы. И потому он сразу же пытается маскировать тупость тишины чем-то посторонним. Чешут строем дополнительные эффекты, оживляя прочие, забытые рецепторы: бьют по носу едкие пороховые запашки, жгут кожу каленые потоки воздушной тверди, да еще и трясут куклой, опрокидывают, издеваясь над где-то припрятанным чувством равновесия.
20 
