очень нудно 
35 
В «прослушке» было нечем дышать от висевшего непрозрачными слоями густого табачного дыма. Майору сразу захотелось курить, и он не стал насиловать организм – в прослушке курили все и помногу, поскольку не курить здесь было бессмысленно. Оба сменных оператора-слухача, которых все почему-то называли Муня и Гуня, дымили не переставая, так что любому, кто проводил в этом чулане больше пяти минут, никотиновое отравление было гарантировано.
Сегодня за аппаратурой сидел Гуня – длинный, тощий и нескладный юнец двадцати восьми с лишним лет, носивший обувь сорок седьмого размера, сильные очки и украшенный по всему фасаду вулканическими прыщами самого зловещего вида. Сквозь его длинные кудрявые волосы на макушке уже начинала предательски просвечивать аккуратная круглая плешь, а в мелких, быстро разрушающихся зубах, как всегда, дымилась небрежно задвинутая в угол рта беломорина, казавшаяся неотъемлемой частью Гуниного лица. Правая Гунина нога была привольно перекинута через подлокотник, а левой он отталкивался от пола, опасно покачиваясь вместе с наклонно стоявшим на двух ножках креслом. Весь перед его черной вельветовой рубашки был густо усыпан пеплом, но это, казалось, нисколько не заботило беспечного слухача.
– Привет слухачам! – громко приветствовал его Балашихин, приближаясь к устройству для прослушивания.
Гуня открыл увеличенные толстыми линзами глаза и поднял кверху похожую на пекарскую лопату ладонь.
– Привет нюхачам! – в тон майору ответил он.
Они обменялись рукопожатием. Рука у Гуни, как всегда, была потная, и Балашихин незаметно вытер ладонь о брюки.
– Как наш клиент? – спросил он, опираясь плечом о консоль, так как сесть здесь было не на что.
– Это который? – спросил Гуня, без нужды поправляя болтавшиеся на шее головные телефоны. – А, это который прокурор!..
– Следователь прокуратуры, – поправил его Балашихин.
– По мне так одно дерьмо – что следователь, что прокурор, – сообщил Гуня. – Страшнее гаишника зверя нет и быть не может. А клиент ваш молчит – переживает, надо полагать…
– Кстати, – сказал Балашихин, – анекдот про гаишника знаешь?
– Знаю, – сказал Гуня. – Я знаю пятьсот семьдесят два анекдота про гаишников, причем сто четыре из них сочинил я сам. Но я с удовольствием выслушаю еще один, вот только.., гм…
– Что такое?
– За ужином объелся я, – закатив глаза, заунывным голосом начал цитировать раннего Александра Сергеевича Гуня, – да Яков запер дверь оплошно…
– Ах, как же было мне, друзья, и кюхельбекерно, и тошно! – со смехом закончил за него Балашихин. Смех его был смехом облегчения: Гуня сам предлагал ему решение проблемы, над которой он в данный момент ломал голову. – Все понятно. Беги, я посижу.
– Только вы никому, – медленно распрямляя все свои два с лишним метра, попросил Гуня. – Хорошо, что вы зашли, а то я думал, совсем пропадать придется…
– Не боись, – заверил его Балашихин, неторопливо усаживаясь в нагретое Гуней кресло. – Могила. Да ты беги, а то обделаешься, чего доброго…
Гуня ушел. Балашихин быстро, чтобы не давать себе времени на раздумья, отключил записывающую аппаратуру и позвонил Лопатину. Закончив разговор, он дождался Гуню, рассказал ему обещанный анекдот и удалился с чувством хорошо выполненной работы.
Майор Балашихин относился к тому типу людей, путь которых к настоящим неприятностям тернист и крут. Тем не менее, благодаря врожденному упорству в достижении поставленной цели, Николай Викторович, когда покинул аппаратную прослушивания, находился всего в двух шагах от конца этого длинного пути.
* * *
Выйдя из аппаратной, мосластый жердяй по кличке Гуня пересек помещение технического отдела и вышел в коридор. Сидевший за компьютером Боба не заметил его или сделал вид, что не заметил, увлеченный компьютерной игрой.
Оказавшись в коридоре, Гуня почему-то свернул не налево, к туалету, а направо – туда, где в тупике коридора помещалась дверь в приемную Званцева. Оли на месте не было, и Гуня, еще с утра получивший вполне определенные инструкции, без стука приоткрыл дверь директорского кабинета и просунул голову в образовавшуюся щель.
Сидевший за столом Званцев недовольно вскинул голову от каких-то бумаг, грозно сведя к переносице брови и явно готовясь вышвырнуть наглеца вон, но, узнав Гуню, удовлетворенно кивнул.
– Ага, – сказал он. – Ну что?
– Ну.., собственно, все, – сказала торчавшая из щели Гунина голова. Недокуренную беломорину Гуня деликатно держал за спиной, в приемной, и выглядел без нее как-то непривычно.
35 
