очень нудно 
33 
Больница Мерое оказалась широким каменным домом, примыкавшим к храмовым постройкам. Что, собственно, и неудивительно, ведь жрецы как раз и были лекарями. Вероятно, в Мерое жили очень здоровые люди, большинство палат пустовало, коридоры стонали от одиночества. Пара мероиток-сиделок, испугавшись, бросилась прочь, едва заметив Савельева.
— Да не очень сейчас все здоровы, — вздохнул Домбоно. — Но нас, жрецов, и нашу больницу боятся.
В большом помещении, в центре которого стоял пустой стол, их уже ждали остальные жрецы-лекари. Молча, враждебно глядели они на чужеземца. На них так же, как и на Домбоно, были длинные, расшитые золотом одеяния, а на головах остроконечные колпаки с вышитыми змейками — символами мудрости.
— Ничего себе, операционная! — почти восторженно воскликнул Савельев, вымучивая улыбку. — И вся команда скальпеля и зажима! Как и у нас! Когда появляется главврач, за тошнотворно-белыми халатами больного уже не видно, — он обернулся к Домбоно. — Считайте, что впечатлили меня. Только где же кандидат в больные?
— Появится, — в голосе Домбоно прозвучали жесткие нотки, — вы увидите, как мы оперируем. Все готово. Мы покажем, на что способны мероиты.
Дверь громко хлопнула. В проеме появилась деревянная кровать на колесиках. Под одеялом с вышивкой солярных мотивов лежало нагое тело — юная женщина, испуганно поглядывающая на незнакомого белокожего человека. Хорошенькое, совсем еще детское личико покрывала нездоровая желтизна.
— Мы будем вырезать из ее тела мешочек, что совершенно забился камнями… — голосом профессора в учебной аудитории оповестил Домбоно Павла. Савельев вздрогнул, чувствуя, как побежали по лицу капельки холодного пота. В глазах молоденькой женщины плескался дикий страх.
— Домбоно, вы же сошли с ума! Вы окончательно рехнулись, бесповоротно! Вы не можете ее оперировать!
— Сейчас вы все сами увидите, — решительно махнул рукой Домбоно. Кровать подкатили к широкому «операционному» столу. — Мерое — земля чудес…
Глава 10
ТАЙНЫ ЧЕРНЫХ ФАРАОНОВ.
Продолжение
… Как же я ненавижу больницы.
В тот день, придя к Саньке, я чувствовал себя совершенно беспомощным.
Медсестра покачала головой с отравленными гидроперитом кудряшками и поджала тонкие, бескровные губы.
— С цветами нельзя, — наморщила она уныло-длинный нос. — Мне очень жаль, но с цветами никак нельзя.
Я внимательно посмотрел сначала на нее, потом на букет.
— Но ведь это всего лишь цветы.
— Сожалею, — повторила медсестра. — Но для меня это в первую очередь переносчики инфекции. Подождите, я принесу вазу, и мы оставим их здесь, — и схватив цветы, она бросилась куда-то по коридору.
Рядом со мной открылась дверь. Я вскинул глаза на санитара, катившего инвалидное кресло-каталку. В кресле сидел, весь скрючившись, мужчина моего возраста. Он смотрел по сторонам и ничего не видел, его взгляд уходил в пустоту. Больной был опутан тонюсенькими проводками, обвившимися вокруг его тела щупальцами техногенного спрута.
— Вы родственник этой девушки?
Я вздрогнул. Рядом со мной стояла медсестра с убитыми гидроперитом волосами и смотрела с уничижительным пренебрежением. Я даже не слышал, как она вернулась.
— Нет… скорее, друг.
— Вы можете навестить ее в среду или в пятницу.
— Но послушайте…
— Да, да, да, — хмыкнула милая представительница класса белых халатов и нетерпеливо взмахнула рукой. — На полчаса я вас пущу, но не дольше. В виде исключения. Идемте, — и мы пошли по одинокому, отвратительно зимнему коридору. — Вы случаем не простужены? — мимоходом уточнила медсестра. — Горло не болит?
— Н-нет.
Медсестра замерла на мгновение, оглядела меня с ног до головы, словно надеялась, что случайный чих или кашель выдаст меня с головой.
— Ладно, — проворчала она, наконец, и дернула на себя дверь. — Иначе я бы вас и не пустила.
Честно говоря, я страшно боялся заходить в палату №14. Что я увижу здесь? Отмеченную печатью болезни юную женщину, которая дорога мне, или изуродованного раком и химиотерапией человека-монстра?
Кожа Саньки была белее снега.
Она спала и не слышала, как я вошел. Ее глаза тонули в озерах черных кругов, нос неестественно заострился. Я с силой подавил полустон-полувсхлип, прекрасно понимая, что все это означает. Тонкая, светло-голубая хлопчатобумажная косынка, покрывавшая голову Саньки, сбилась в сторону, обнажая ее голову, на которой больше не росли непокорные волосы.
33 
