Последние отзывы

  47  

— Да не я, а следственный комитет и прокуратура. Неужели вы верите, что они никогда в жизни не допускали ни малейшего нарушения законов?

Посмотрев на своего визави, я решил разъяснить этот вопрос поосновательней.

— Вы слышали термин «неотвратимость наказания»? Так вот, строго говоря, это фикция. Полной неотвратимости за всю историю человечества не было, и я сильно подозреваю, что ее лет сто еще не будет. Для нарушившего закон всегда существует вероятность избежать наказания, и весь вопрос только в том, по каким признакам будет происходить ее распределение. Например, возьмем того же недавно почившего в насквозь демократической Америке Моргана — да по нему же за его железнодорожные и нефтяные дела давно виселица плакала! Однако тогда не нашлось достаточно решительных конкурентов, чтобы профинансировать выполнение американской Фемидой своих обязанностей. То есть при демократии степень слепоты карательных органов зависит от толщины кошелька клиента. Согласитесь, что этот параметр не имеет ни малейшего отношения к интересам государства. У нас нечто похожее в том смысле, что переловить всех нарушителей физически невозможно, даже увеличь я штаты полиции хоть в десять раз. Но решает, кому первому знакомиться с правоохранительными органами, не случай в лице купленной на корню прокурорской братии, а император — ну или ваш покорный слуга, как его первый заместитель. Это лучше хотя бы тем, что купленный чиновник блюдет исключительно интересы своего нанимателя и свои собственные, а император вполне может руководствоваться и государственными. Ну, и возвращаясь к нашим баранам… Административный кодекс вы наверняка читали, уже скоро год, как он действует. Но на всякий случай напомню, что полагается за нелегальную политическую партию. Организаторам — штраф в двадцать процентов от состояния и имущества, но не менее двух с половиной тысяч рублей. Руководящему ядру партии — десять процентов и полторы тысячи соответственно. Ну, а с рядовых членов всего по пятьсот рублей. И вы что, хотите, чтобы я лично проследил за тем, чтобы именно эти меры и были приняты ко всей партии? Или все-таки давайте ограничимся только наиболее одиозными личностями, список которых вы мне сейчас и напишите?

Арон Самуилович внял моим аргументам, пододвинул листок поближе и начал строчить. Понаблюдав за его вдохновенным трудом, я счел необходимым заметить:

— Вы знаете, я же живой человек, и у меня есть свои слабости. Вот не люблю я, когда мне пытаются втюхать что-то недоброкачественное, а уж если это «что-то» — информация, то я и вовсе зверею. Даже самому потом на похоронах иногда бывает несколько неудобно…

Рука творца дрогнула, он быстро зачеркнул четыре фамилии, дописал еще две и передал мне список, сопроводив это действие кротким взглядом.

Я мельком проглядел перечень — больше половины фамилий были мне не знакомы. Ладно, послушаем, что про него скажут Алафузов и, пожалуй, Сталин, а пока продолжим беседу.

— Мне еще вот какой вопрос покоя не дает — почему Бунд до сих пор нелегален? Террором вы не увлекались, призывы к насильственному свержению существующего строя тоже вовсе не являются основным содержанием вашей агитации… Неужели дело только в запрете стачек на оборонных предприятиях и телеграфе?

— Нет, — покачал головой мой собеседник, — просто в такой ответственный момент, как сейчас, партия должна заниматься чем-нибудь одним. И если начнутся споры про легализацию, то сил на работу по созданию государства может и не хватить.

Арон Самуилович замолчал, видимо, собираясь с мыслями. И, кажется, собрался — даже внешность слегка изменилась, то есть почти исчезло сходство с обеспокоенным поросенком.

— Георгий Андреевич, можно задать вам непосредственно к этому делу не относящийся вопрос? Сразу хочу сказать, что он непростой… возможно, вы даже сочтете его оскорбительным. Но он настолько важен, что я готов рискнуть!

— Вы герой? — усмехнулся я. — Если да, то вы немножко не по адресу. Приведите мне хоть один пример, когда я кого-то преследовал за вопрос, заданный лично мне! Не можете? Тогда излагайте, что там у вас.

— Видите ли, — осторожно начал гость, — Бунд возник как партия еврейского пролетариата, ремесленников и крестьянства. Но через некоторое время он приобрел массовую поддержку интеллигенции, а последнее время — и деловых кругов.

Ну, тут господин немножко лукавит, подумалось мне. Ибо за Бундом мои службы присматривали достаточно внимательно, так что я уже давно обратил внимания на некоторые отличия здешней партии от таковой же в моем прошлом мире. Здесь не было революции пятого года и связанного с ней скачка Бунда влево, но главное — там, в том мире, крупному еврейскому капиталу этот Бунд был в общем-то до лампочки. Банкиры и до Витте чувствовали себя достаточно привольно, а уж в результате его деятельности и вовсе не открывали дверь к императору ногой только потому, что это не принесло бы никакой прибыли. А тут вдруг на трон взошел Георгий Первый. И это бы еще ладно, но кого он поставил канцлером! В общем, весь пятый год я вдалбливал российским банкирам, девяносто процентов которых имели весьма характерные фамилии, что при планировании любого действия первым делом надо подумать, не нанесет ли оно вреда Российской империи и не пойдет ли вразрез с политикой канцлера. В результате из несговорчивых четверо сумели сбежать, хотя на самом деле им просто создали условия, ибо было бы нехорошо, если бы слинять удалось одному Альперовичу. Еще двоих пышно похоронили, четверых провели через публичные процессы, кончившиеся стандартным червонцем с конфискаций, и на этом непонятливые иссякли. Нет, небольшие поползновения еще иногда происходили, но людям теперь стало вполне достаточно беседы с комиссаром, который объяснял, в чем данный банкир неправ и какая сумма сможет загладить это досадное недоразумение.

  47