49 
— Совершенно верно, кузнечик мой. Он обладает энциклопедическими познаниями, и именно поэтому шеф хочет, чтобы ты с ним поговорил. Ты должен позаимствовать у него хотя бы крупицу знаний.
— Позаимствовать?
— Вот именно! Ну, хотя бы на букву «А».
— На букву «А», — пробасил Боцман. — А если на букву «А» не удастся?
— Ну тогда на букву «Б».
— На букву «Б»… А если?..
— Это неважно… Лишь бы ты хоть что-нибудь позаимствовал.
— Ну ладно, — примирился Боцман. — А… а зачем вы посылаете меня к нему с гороховым супом?
— Это маневр политический, кузнечик мой. Чтобы укротить зверя, дрессировщик подходит к нему с хлыстом в одной руке и со жратвой в другой. Поэтому мы решили подойти к Ипполлиту Квассу с горшком горохового супа.
— Почему горохового?
— Гороховый суп — любимое блюдо Ипполлита Квасса. А кроме того, — понизил голос Хилый, — этот суп заправлен таблетками веракоко. Ты слышал, кузнечик мой, о таблетках веракоко?
— Нет. А что это такое?
— Это новейшее средство. Рекомендуется при нервных и психических заболеваниях, особенно когда больной находится в состоянии апатии. Оно сначала вызывает у него хорошее настроение, а затем потребность говорить, довериться, открыться, излить душу. Больной не может удержаться и говорит, говорит. А потом, высказавшись, часа через два засыпает.
— Но ведь это опасно, — побледнел Боцман. — Где вы это взяли?
— Шеф привез из Америки. Во время последней поездки в Соединенные Штаты ему удалось стянуть веракоко прямо из аптекарского склада на Сорок Пятой Авеню в Нью-Йорке.
— Это адски опасно, — испуганно повторил Боцман. — А что, как шеф всыплет эту веракуку в суп или в рюмку тебе или мне?..
— Веракоко, веракоко, кузнечик мой…
— И… и не приведи бог, если она попадет в руки милиции, прокуроров, судов и вообще, так сказать, власти!
— Не попадет.
— Кто может поручиться? — простонал Боцман.
— Шеф все предвидел. В случае провала — таблетки веракоко исчезают.
— Каким образом?
— Шеф носит в жилете голодную мышь. Эта мышь дрессированная. В случае опасности шеф только перекладывает таблетки из одного кармана в другой, и мышь немедленно их съедает. А что потом будет говорить мышь, не имеет никакого значения. Не правда ли, кузнечик мой?
— Действительно, показания мыши уже не так опасны. Но почему вы даете эту веракуку в гороховом супе?
— У веракоко сильный специфический запах, и только гороховый суп может его заглушить.
— Понимаю. Но почему, располагая таким сильным, таким великолепным средством, вы до сих пор не накормили им Ипполлита Квасса?
— Дело в том, кузнечик мой, — вздохнул Хилый, — дело в том, что, несмотря на наши неоднократные уговоры и строгую диету, Ипполлит Квасс упорно отказывается от горохового супа.
— Должно быть, что-то пронюхал.
— Пожалуй, потому что каждый раз, когда ему дают горшок с супом, он с достойным удивления упорством обливает им сторожа, а горшок надевает на голову.
— СЕБЕ?
— Нет. Сторожу.
— И вы хотите, чтоб я тоже это испробовал?
— Все уже испробовали, кузнечик мой, теперь твоя очередь, — проскрипел Хилый и усмехнулся, при этом его длинный крючковатый нос снова коснулся подбородка. — Ну, пора в путь, иначе суп остынет, и тогда Квасс к нему не притронется. Он очень привередлив и капризен!
Пробормотав какое-то проклятие, Боцман вздохнул и, засучив до плеч рукава комбинезона и рубашки, начал ощупывать свои мускулы, буграми ходившие под кожей.
Хилый с уважением смотрел на эту пробную демонстрацию силы.
— Поди-ка сюда, Хилый, — пробасил Боцман, хватая его за руку, — а ну, стань здесь, передо мной.
— Что ты, кузнечик мой? — испугался Хилый.
— Хочу провести небольшую репетицию. Проверить, удастся ли мне влить в глотку Квасса это пойло.
Одним ударом он свалил Хилого на землю, сел на него верхом и, сжав одной рукой ему челюсти, протянул другую к горшку с гороховым супом.
Под нажимом опытной руки Хилый раскрыл рот как рырыба. Боцман наклонил горшок с гороховым супом, но длинный, загнутый книзу нос Хилого делал такое кормление невозможным.
Боцман захохотал громким басом и отпустил Хилого, который с писком вскочил на ноги.
— Если бы не твой нос, хлебнул бы ты супчику…
— Оставь, оставь меня… кузнечик мой, — отбивался от Боцмана Хилый, — так с коллегой не поступают!
49 
