49 
Это было не так. Филиппа прижала трубку к лицу, чувствуя, что предательские слезы все-таки наворачиваются на глаза. Неужели он сказал это? Скучал и хотел поговорить с ней! А она-то, глупая гордячка, не желала даже подходить к телефону! Потребовалось вмешательство судьбы в лице учительницы, сообщившей ей радостную весть о дочери, чтобы она поняла, как ей дорог этот огромный мрачноватый скандинав!
– Ты… ты правда скучал по мне? – переспросила Филиппа, отказываясь верить своим ушам.
– И ты еще спрашиваешь! Ты поверишь, если я скажу, что все это время не мог думать ни о ком другом, кроме тебя! – взволнованно произнес Говард. – Чего только я не придумывал, чтобы забыть о твоем существовании… но, в конце концов, не выдержал и позвонил. Ты ведь не прогонишь меня?
Прогонит ли она его!
– О, Говард! – шумно выдохнула счастливая женщина. – Не говори так! Ты ведь знаешь, что нет.
– Гмм… не скажу, что был уверен в таком ответе…
– Ну да, ты ведь говорил мне, что я не думаю ни о ком, кроме себя.
Он нетерпеливо зарычал:
– Не напоминай мне об этом! Мало ли что я говорил! Прости меня.
– Простить? Тебя? За что? За мою собственную глупость? – И Филиппа разрыдалась.
– Ты плачешь? Я сейчас приеду! Подожди пять минут, и я буду у тебя! Успокойся, моя дорогая.
– Через пять минут? – от удивления у Филиппы даже слезы высохли. – Как ты собираешься это сделать?
Говард хмыкнул.
– Понимаешь, я, собственно говоря, не из дома звоню. Сижу в баре, не могу набраться смелости, чтобы проехать сто метров и заглянуть к тебе. Сейчас приду. Давай встретимся у входа, хорошо?
13
Перед тем как сесть в огромную блестящую машину Говарда, Филиппа позвонила Дороти и предупредила, что будет дома поздно. Она дала последние инструкции ночному сменщику и, успокоенная, отправилась навстречу поджидающей ее судьбе. Несмотря на все переживания, на сердце было легко. Наверное, это потому, что широкоплечий темноволосый мужчина ожидал ее, сидя на заднем сиденье серебристо-серого «бьюика». Она глубоко вздохнула и открыла дверцу.
– Садись, – пригласил ее Говард, чуточку подвигаясь. – Домой, – сообщил он безмолвной спине сидящего впереди шофера.
Машина, все это время стоявшая с включенным двигателем, плавно тронулась с места, и сила инерции чуть вдавила пассажиров в мягкие кресла.
– Ты больше не сердишься на меня?
– За что? – удивилась Филиппа. Она уже все забыла и простила. – Как… как твои дела все-таки?
Говард на секунду задумался.
– А как я выгляжу? – вдруг спросил он.
Филиппа замялась, глядя на его побледневшее, осунувшееся лицо с темными тенями под глазами.
– Так плохо, да? – иронически хмыкнул Говард. – Не бойся, можешь смело сказать мне правду.
– Ты снова слишком много работаешь? – нерешительно предположила молодая женщина, до глубины души огорченная его усталым видом.
Говард выглядел так, словно побывал в тяжелом сражении. В некотором роде так оно и было, только Филиппа об этом не знала.
– Не то чтобы очень. Как тебе уже сообщил мой сын, я уезжал ненадолго – сопровождал мать. Она терпеть не может летать одна… – Говард неожиданно замолчал.
– И тебе Алфред что-то сказал про меня? – осторожно спросила Филиппа.
– Ты всегда выбираешь удивительно неподходящее время для определенных тем, – ответил Говард, глядя в окно. – Именно об Алфреде я и хотел с тобой поговорить, но не сейчас, а когда мы приедем. Это долгий разговор.
– Мы едем к тебе домой?
– Да. Ты что-то имеешь против?
– Нет, ничего.
Воцарилось молчание. Внезапно Филиппу осенило.
– Алфред сказал тебе, что мы виделись, не так ли? – выпалила она. – Поэтому ты и позвонил?
– Я хотел узнать о здоровье Бекки, – проворчал Говард. – Я же сказал тебе.
– Именно поэтому ты просидел весь день в трех шагах от мотеля, не решаясь войти? Чтобы узнать о здоровье моей дочери? – иронически осведомилась Филиппа.
– Это был предлог, ты же понимаешь. Конечно же, я обрадовался, услышав, что дела у нее пошли лучше, но в действительности я хотел увидеть тебя, Филиппа.
– Почему тогда не зашел? – жестко спросила молодая женщина, уставшая от загадок и отговорок. – Объясни мне, Говард. Я хочу знать, что тебе наплел Алфред!
Говард тяжело вздохнул… и промолчал. Филиппа, понуждаемая неизвестно откуда взявшейся храбростью, не желала, чтобы между ними осталась недосказанность.
– Он сказал тебе про меня что-то нехорошее. А ты поверил. Сознавайся!
49 
