Последние отзывы

  45  

Конечно же, это была обыкновенная латунь. Даже не медь – просто латунь, из которой в огромных количествах клепают снарядные гильзы, бляхи для солдатских ремней и прочие столь же «драгоценные» предметы. Например, втулки какие-нибудь… В наше время никому и в голову не придет делать из латуни посуду, а в начале века какой-нибудь кустарь вполне мог изобрести что-нибудь в этом роде просто для того, чтобы привлечь покупателей из тех, которые поглупее. Сервиз был просто обманкой. Перельман снова посмотрел на бледно-желтое пятно чистого металла, сравнил его с благородной зеленью окисла и решил, что окисел все-таки красивее. Тем более что возиться с порошком и суконкой Михаилу Александровичу уже порядком опротивело.

Он вытянул руку на всю длину и оценивающе осмотрел чашку издалека. Н-да… С этим дурацким пятном вид у чашки был дьявольски нелепый. Можно, конечно, немного изменить композицию, повернув чашку изуродованным боком к стене, но он-то, Михаил Александрович, будет знать, что к чему, и проклятая чашка станет резать ему глаза.

Перельман вздохнул, поставил чашку на подоконник и не спеша, нога за ногу, отправился в кабинет рисования, прихватив баночку с порошком и кювету с грязной водой. Там он разжился у безотказной Ирочки коробкой гуаши и за десять минут ухитрился кое-как замазать желтое пятно густой коричнево-зеленой жижей. Потом он вернул чашку на место, поставив ее так, чтобы плоды его «художественного творчества» были обращены к стене, и забыл о дурацком сервизе на целый год – до той самой минуты, как сверкающий, будто миниатюрное солнце, золотой заварочный чайник ударил его по глазам с мутноватого экрана старенького переносного телевизора.

Припомнив давно забытое происшествие с чашкой во всех подробностях, Михаил Александрович коротко, прерывисто вздохнул. Безумная догадка буквально на глазах превращалась в твердую уверенность. Кому и зачем понадобилось покрывать золотой царский сервиз слоем плебейской меди, оставалось только гадать, но Перельману сейчас было не до шарад и ребусов. Его сердце билось тяжело и медленно, и ему казалось, что все тело содрогается в такт этим размеренным ударам. Это был такой клад, каких давно не находил никто. О таких находках пишут во всех газетах, трубят по радио и телевидению, а авторы находок в одночасье становятся известными и весьма обеспеченными людьми. Интересно, подумал он, а действует ли еще старый советский закон, согласно которому нашедшему клад полагается двадцать пять процентов от стоимости находки? И очень интересно, сколько может стоить этот сервиз? Это должны быть абсолютно сумасшедшие деньги, даже если не учитывать историческую и художественную ценность сервиза, а брать в расчет только массу презренного металла…

На дне сознания немедленно поднял колючую головку и бойко завертел ею во все стороны худосочный, но весьма зловредный червячок сомнения. Разумеется, никто не станет учитывать культурную ценность сервиза. Взвесят на весах и выплатят двадцать пять процентов по грабительским ценам золотоскупки, вот и вся недолга. Да еще и обвесят, наверное, сволочи…

Ерунда, сказал он себе. Это уже жадность, а жадность, как известно, до добра не доводит. Как бы тебя ни обвешивали и ни обсчитывали, полученная сумма все равно будет посолиднев, чем выигрыш в «Русское лото». Плюс к тому неизбежная слава. Учитель Перельман, конечно, давно уже не мальчик, мечтающий о славе, но у такой известности есть свои плюсы. Наконец-то удастся пообщаться с умными, по-настоящему образованными людьми – учеными, музейными работниками, серьезными журналистами… Если повести себя умно и расчетливо, эта находка может круто изменить его судьбу. В музеях тоже платят не ахти какие деньги, зато не надо каждый день общаться с малолетними идиотами и, черт подери, совсем не надо все время думать о том, как отклонить авансы Валдаевой и не обидеть ее при этом!

А если это не выгорит, у него все равно будет на руках сумма, достаточная для того, чтобы протянуть какое-то время, пока не подвернется работа получше. Может быть, он наконец-то решится бросить все и засесть за давно задуманный роман, наброски которого уже не первый год пылятся дома на шкафу. Потом роман напечатают, он получит за него еще какие-то деньги, и – лиха беда начало! – процесс пойдет, как говорил один всеобщий знакомый…

Дурак, сказал внутри его головы какой-то незнакомый голос. Голос явно принадлежал заплесневелому от старости ортодоксальному еврею, каких уже практически не осталось в реальной жизни, но которых так любят играть некоторые актеры кино. Идиот, сказал голос. Родился идиотом и таким помрешь. Процентики считаешь! Метишь в младшие научные сотрудники музея! Эту посуду надо брать под мышку и уносить ноги. Это тебе не процентики…

  45