22 
Минуту или две Алик нерешительно вертел в руках свою находку. Наконец, не в силах победить острого любопытства, развернул тетрадь и прочёл первые строки:
«…Жил на земле человек. Маленький, неприметный — как сотни тысяч других. А когда пришла на нашу землю беда, он встал против неё — как сотни тысяч других. И погиб. Погиб в окружении врагов, и никто из друзей не видел его смерти, никто не знал, что смерть его — подвиг, подвиг во имя победы, во имя жизни других. Два человека во всём свете знали это: я и его отец. Те, кто проводили его на подвиг.
Отца его тоже нет в живых. Он пережил сына на несколько минут. Остался один я. Но я тоже солдат, и никто не знает, что ждёт меня завтра. Потому я спешу рассказать в своих записках всё, что знаю про этого человека и что не должно остаться неизвестным…»
Только сейчас догадался Алик: в руках у него рукопись Кремнева! О ком это он пишет? Кто был тот герой? Алик забыл обо всём на свете. Он сел на нары и стал читать дальше:
«Человека того звали Витей. Витя Голубок. Небольшого роста, с синими-синими глазами и шелковистыми волосами цвета спелой ржи…
Мы принесли его в лагерь морозной январской ночью 1942 года. В ту ночь эсэсовцы расстреляли его мать, сельскую учительницу. Как всё это было, Витя помнил словно сквозь сон. Первое, что он увидел, когда пришёл в себя, — была мать, мама. Она лежала на полу и смотрела на сына чужими, неподвижными глазами. Витя стал припоминать. Перед ним всплыли взбешённые лица пьяных фашистов, и смертельный страх снова сковал тело. Долго он лежал в немом оцепенении, потом осторожно приподнял голову и ещё раз огляделся. В избе больше никого не было. На стене тикали старенькие часы, через выбитое окно в комнату врывался ветер, листал разбросанные по полу тетради и книги, шевелил волосы на голове матери.
Витя с усилием поднялся на ноги. Крепко болела левая рука, кружилась голова. Немного постояв, он шагнул было к матери, но, увидев снова её неподвижные глаза, лужу крови возле головы, с диким криком выбежал из избы.
Морозный ветер, как огнём, опалил ему лицо. Мальчик остановился и заслонил лицо рукавом. Дышать стало легче. Прислушался. Где-то неподалёку, видно, на соседнем дворе, яростно лаяла собака, кудахтали перепуганные куры. И вдруг послышался пронзительный детский крик, а вслед за ним — сухой выстрел.
— Они! — вырвалось из груди мальчика, и он, перескочив через низенький заборчик, бросился бежать заснеженным полем.
Остановился Витя только в лесу. Над головой тревожно шумели деревья. Ветер раскачивал их чёрные верхушки, и деревья глухо и тяжко вздыхали, будто от жалости к бездомному осиротевшему мальчику…
Витя почувствовал, как поплыла под ногами земля. Он хотел было схватиться за колючие лапки ели, но руки бессильно скользнули по хвое, и он полетел в чёрную пропасть…
Там, у опушки, нашли мы его. Наткнулись случайно, направляясь в разведку. Метель уже старательно укутала мальчугана холодным белым одеялом. Я завернул его в тулуп и принёс в лагерь. И только там назавтра узнал, что он — сын командира нашей бригады.
С тех пор партизанская землянка стала для Вити домом, партизанский лагерь — родной деревней, партизаны — его друзьями. Правда, он не ходил с нами на задания, но о боевых делах отряда знал почти всё.
Вите очень хотелось, чтобы и ему выдали оружие и приняли в роту разведки, которой я командовал, но из этого ничего не выходило. Его отец отшучивался, советовал подрасти, а то и просто отмахивался:
— Бери лучше да сказки читай. Вон хлопцы принесли…
Витя обижался, но молчал: что поделаешь, если тебе нет ещё и двенадцати!
Так проходили дни, недели, месяцы…
Наступила весна 1944 года. Птичьи голоса разбудили хмурую пущу, по вечерам над землянками заливались соловьи, и временами просто не верилось, что на земле идёт война.
Но война, жестокая, беспощадная, напомнила Вите о себе тихим весенним утром, когда он собирал на полянке белые ландыши для врача Людмилы Фёдоровны, которая вылечила ему простреленную руку.
Наполняя лес натужным прерывистым гулом, над партизанским лагерем закружились фашистские бомбардировщики. Сначала кружили высоко в небе, а потом…
Когда самолёты улетели и Витя выбрался из окопчика, он не мог узнать знакомых мест. Как будто свирепый вихрь пронёсся над лесом. Вокруг валялись искалеченные деревья, торчали расщеплённые стволы, и по ним, как слёзы, стекали капли свежей смолы…
22 
