9 
– Отец не очень-то любил рассказывать о войне, – задумчиво произнес Глеб.
– А я часто рассказывал тебе о ней?
Глеб молчал.
– Да и ты, думаю, и словом не обмолвился Ирине о том, что тебе пришлось пережить на войне?
– Та война и вчерашний Афганистан – абсолютно разные вещи, – убежденно сказал Глеб.
– Э, нет, погоди. Война – всегда война. Иначе они бы не назывались одним и тем же словом. Нельзя же назвать ненависть и любовь одним словом?
Сиверов в сомнении пожал плечами.
– Возможно. Выходит, у меня еще многое впереди?
– Могу пожелать тебе еще две, три, четыре жизни – сколько хочешь.
– Пока что я изменился только один раз, но зато очень круто.
– И кстати, заметь, Глеб, сделала это та же война.
– По-моему, я близок к тому, чтобы второй раз изменить свою судьбу.
– В третий, Глеб, в третий. По-моему, ты, Глеб, хоть и поверил мне, но все равно то ли не до конца разобрался, то ли напуган. Никак не пойму!
– Да нет, Амвросий Отарович, напугать меня сложно.
– В этом нет ничего страшного. Это как рождение, детство, юность, зрелость, старость, смерть – также натурально и естественно.
– А когда вы изменились во второй раз?
В глазах Амвросия Отаровича зажглись лукавые огоньки.
– После войны, когда занялся настоящим делом. Но до этого я попал в одну забавную ситуацию в самом конце войны Ты же можешь представить себе, что больших денег тогда ни у кого не было. И тут-то я несказанно, сказочно разбогател.
– Что, захватили немецкие обозы с золотыми слитками? – хмыкнул Сиверов.
– Нет, обошлось без слитков. Но у меня был миллион или даже больше рублей. Я сам себе казался крезом…
Сиверов недоверчиво покосился на генерала Лоркипанидзе, зная его абсолютно равнодушное отношение к деньгам.
– Да-да, именно поэтому деньги мне сейчас и безразличны. Я понял тогда, что это просто бумажки, в которые можно верить, а можно и не верить, – генерал принялся затирать большим пальцем левой руки царапину, проведенную ножом на столе.
Догорело и рассыпалось углями последнее полено.
Генерал оживленно потер ладони.
– Что-то я тебя все байками кормлю. Нужно чего-нибудь перекусить.
Он быстро отправился в дом и вернулся с небольшим пластиковым ведерком, наполненным маринованным, уже порезанным мясом. В другой руке он держал бутылку коньяка и шампуры. Разворошив кочергой угли, генерал ловко нанизал на шампуры мясо и устроил их над жаром.
– Ты присмотри пока за шашлыками, – попросил он Глеба, – а я, если ты не против, расскажу, как меня чуть не погубили большие деньги.
Глеб устроился перед очагом на невысоком, сбитом из досок табурете и время от времени ворочал шампуры, когда мясо начинало подрумяниваться. То и дело с шашлыков срывались капли жира, вспыхивали яркими огоньками на тлеющих углях, будоража аппетит.
– Это случилось в сорок четвертом году, – генерал Лоркипанидзе говорил так, будто обращался к далекому собеседнику, с которым его разделяло не расстояние, а годы. – Мы воевали в Восточной Пруссии…
– В каких вы войсках служили? – поинтересовался Сиверов, – Не в тех, о которых ты подумал, – генерал почему-то чуть обиделся, – к СМЕРШу я не имел никакого отношения. Артиллерия, командир орудия. Нам, можно сказать, повезло, хотя на войне, как ты понимаешь, везет всегда за счет кого-то другого. Не знаю уж, сколько людей погибло из-за того, что мне никто не приказал всерьез рискнуть жизнью. Когда штурмовали Кенигсберг, наша батарея стояла неподалеку от маленького городка с забавным названием Раушен.
– Кажется, это переводится как «шум листвы»?
– Да, именно так объясняли местные жители это название. Восточная Пруссия и падение Кенигсберга были чем-то вроде репетиции победы, Берлин в миниатюре. И настроение соответственное, будто мы окончательно разбили немцев. Была иллюзия, что война закончилась. Мир и наступил для нас, правда ненадолго.
Море, красивый чистый город, абсолютно не тронутый войной, из которого убежали почти вес жители. Курорт.
Здесь располагались в основном загородные дома политиков, финансовых воротил, военных. Стояли санатории, принадлежащие Вермахту, госпиталя. Мы вошли в этот еще живой с виду, но уже лишенный прежней жизни город. Это может показаться странным, но в Раушене не оказалось из наших ни одного старшего офицера – всем заправляли лейтенанты. Мы на какое-то время выпали из поля зрения командования. Естественно, город потихоньку грабили. Потихоньку для начала, это уже потом офицерье вывозило добро грузовиками.
9 
