20 
* * *
– Похоже на бомбоубежище, – сказал охранник, обводя лучом фонаря высокий беленый потолок с мощными ребрами жесткости, способными выдержать прямое попадание полутонного фугаса.
– Во всяком случае, за прочность фундамента можно не беспокоиться, – заметил Клыков. – Можешь радоваться, батоно, на нулевом цикле ты неплохо сэкономил. А ты под ноги смотри, – добавил он, обращаясь к охраннику. – Мертвым, конечно, все равно, но по костям топтаться все-таки не надо.
Охранник замер с занесенной для следующего шага ногой и посветил вниз. Прямо перед ним на полу лежало еще одно тело, одетое, в отличие от других, обнаруженных ими до сих пор, в серый цивильный костюм и белую рубашку с галстуком. Костюм был смешной, старомодный, с узковатым приталенным пиджаком и чересчур просторными брюками. На переносице скелета поблескивали пыльными стеклами очки в тонкой стальной оправе, левый висок был аккуратно прострелен; воротник рубашки и лацкан пиджака с этой стороны были покрыты темно-бурой коркой.
– Это уже третий, – мрачно сказал Гургенидзе. – И тоже убит выстрелом в голову.
– Спецоперация, – заметил Клыков, – заметание мусора под половик. Они даже пикнуть не успели – видно, не ожидали, что их отблагодарят за службу таким необычным способом.
– Интересно, чем они здесь все-таки занимались? – голос бизнесмена звучал глухо и как-то устало; чувствовалось, что на самом деле ему не так уж интересно, но признаться в этом он не хочет. – Это не лаборатория и не склад...
– А также не тюрьма, не ракетная шахта и не командный пункт, – подхватил Клыков. – Это действительно смахивает на бомбоубежище. Только непонятно, что здесь делали все эти чекисты, да еще и вооруженные до зубов. От каких таких бомбежек они спасались в пятьдесят четвертом году?
– А может, это секретная база какого-нибудь спецподразделения? – предположил Гургенидзе. – Мало ли к чему их тут могли готовить. Может, к захвату власти после смерти Сталина, а может, к какому-нибудь покушению – на американского президента, например...
– Я верю, что ты был неплохим ученым, батоно, – сказал Клыков, – и знаю, что ты отличный бизнесмен. Вот бизнесом и занимайся...
– Что такое, э? – сердито спросил Гургенидзе. – По-твоему, я глупость сказал, да?
– По-моему, ты боевиков насмотрелся, – сказал Клыков. – Спецподразделения под землей никто не тренирует, да еще в парадной форме. Ты уж, батоно, поверь мне как специалисту: это что угодно, но только не учебно-тренировочная база.
Он ногой отодвинул с дороги перевернутый стул – хороший, красного дерева, с обтянутым лоснящейся натуральной кожей мягким сиденьем на затейливо выгнутых резных ножках – и направил луч фонаря на очередную дверь. Полированные дубовые панели, которыми была обшита стена, отразили свет, на потускневшей латуни дверной ручки заиграли смутные, размытые блики. Гургенидзе, светя своим фонарем, подошел к стоявшему у стены столу, накрытому посеревшей от времени скатертью. На столе в беспорядке стояли несколько фарфоровых тарелок и блюд с почерневшими, засохшими остатками пищи, валялись ножи и вилки. В одном из блюд, как жуткое угощение, лежал простреленный череп, облепленный пучками обесцвеченных волос. Все остальное беспорядочной грудой втиснутых в военную форму костей лежало частично на стуле, частично на полу. Получив пулю в затылок, сидевший за столом человек упал лицом в тарелку и остался в такой позе на долгие десятилетия – до тех пор, пока кости не освободились от связующих уз истлевшей плоти и скелет не рассыпался под собственной тяжестью.
Еще одно тело в военной форме с майорскими звездами на плечах лежало рядом, а посреди стола стояла запыленная бутылка, до половины заполненная какой-то темной жидкостью. Георгий Луарсабович зачем-то взял бутылку, вынул пробку и понюхал.
– Коньяк, слушай! – удивленно воскликнул он, понюхал еще раз и добавил: – Очень хороший.
– Поставь эту гадость, – скривился Клыков.
– Почему гадость? Зачем гадость? Это не гадость, это коньяк! Представляешь, какая у него выдержка? Без малого шестьдесят лет! Это нектар, слушай, а ты говоришь – гадость... Такую гадость ни за какие деньги не купишь!
– Он может быть отравлен, – напомнил Клыков.
– Э, чепуха! – отмахнулся Георгий Луарсабович. – От яда дырки в голове не появляются. Да я и не собираюсь его пить. Не сейчас, дорогой. Сначала дело сделаем, потом коньяк проверим – вдруг правда отравлен? А потом выпьем с тобой за упокой этих грешных душ... Все-таки люди, хоть и чекисты.
20 
