очень нудно 
107 
В конце концов он, перебрав, как видно, все известные ему трюки, поднес к уху массивные часы в золотом корпусе и стал внимательно прислушиваться к тому, что происходило внутри.
— Стетоскоп принести? — не выдержав, спросил Комбат. — Тут поликлиника недалеко, я мигом...
Подберезский от души пнул его под столом ногой и сделал укоризненное лицо: что ты, мол, Иваныч, не видишь разве — человек думает...
— А что? — с самым простодушным видом удивился Комбат. — Я разве что-нибудь не то сказал? Мучается же человек, грех не помочь.
Толстяк тяжело, протяжно вздохнул и сел прямо, всем своим видом давая понять, что закончил валять дурака и готов к разговору, хотя разговор этот ему активно не нравится.
— Вы сказали, что кассет было две, — сказал он, обращаясь к Подберезскому.
— Одну мы где-то потеряли, — ответил тот. — Наверное, возле дома.
— Скорее всего, — добавил Комбат. — И боюсь, ее подобрал тот тип, который за ней охотился.
— Это плохо, — сказал толстяк. — А впрочем, какая разница...
— Вот и я то же самое говорю, — поддержал его Борис Иванович. — Одной хватит за глаза. Тем более что есть еще накладные и дискета.
— Да, — снова поднося к уху часы, протянул толстяк.
Перехватив взгляд Рублева, он спохватился и опустил руку. — Люблю это тиканье, — с извиняющейся улыбкой пояснил он. — Успокаивает. Скажите, Андрей, — снова обратился он к Подберезскому, — а вам не приходило в голову просто выбросить этот.., гм.., этот чемодан?
— Поздно, Антон Антонович, — негромко сказал Подберезский.
— Поздно... — повторил адвокат с таким видом, словно только что подтвердились его самые мрачные прогнозы. — Поздно. Поздно-поздно-поздно... И теперь, конечно, либо грудь в крестах, либо голова в кустах.
— В целом верно, — осторожно сказал Комбат, которому очень не понравился тон адвоката.
— Хорошо. — Антон Антонович горестно покивал, всем своим видом показывая, что на самом деле ничего хорошего во всем этом нет и быть не может. — Ну а ко мне-то вы зачем пришли? Я, знаете ли, не кавалерист, а адвокат. Меня даже в армию не взяли — из-за зрения. Вам в милицию надо. Впрочем, о чем это я... Милицию вы оскорбили действием. Так ей и надо, конечно, но... И с чекистами вы, насколько я понимаю, подрались... Честно говоря, я не вижу никакого выхода из сложившейся ситуации — ни для вас, ни для себя.
— А вы-то здесь при чем? — грубовато спросил Комбат.
Все было ясно, и продолжение этого разговора казалось ему бессмысленным.
— Молодой человек, — не без яда сказал толстяк, — я вижу, что активно вам не нравлюсь, но дела это не меняет: в этом кейсе — смерть для каждого, кто с ним хоть как-то соприкасается. А вы притащили его ко мне в контору и спрашиваете, чем я недоволен. Мы с вами уже умерли, все трое, и наш разговор — не более чем иллюзия, мимолетный сон освобожденного от пут материи сознания...
— Да вы поэт, Антон Антонович, — заметил Подберезский.
— Я труп, — отрезал адвокат, — а вы — два донкихотствующих идиота. Я понимаю, что армейская служба способствует становлению мужского характера и сильно укрепляет кости черепа, но бывают стены, которые не проломить никакой головой, будь она хоть сплошь костяной, хоть чугунной.
— А в обход? — спросил Подберезский. — Вы же специалист, это ваша работа — искать обходные пути.
Если вас волнуют вопросы оплаты...
— Да! — неожиданно выкрикнул толстяк. — Волнуют! Меня волнует, например, такой вопрос, имеющий отношение к оплате: зачем покойнику деньги? Или вот еще: как один покойник может оплатить юридические услуги другому покойнику? И давайте постараемся впредь обходиться без личных оскорблений, — начиная остывать, закончил он.
— Что ж, — вставая, сказал Подберезский, — извините, что отняли у вас столько времени...
— Сядьте, мальчишка, — резко приказал толстяк, и Подберезский послушно сел. Комбат удивленно шевельнул бровями. — Еще раз повторяю: вы отняли у меня не время, а жизнь. Теперь надо подумать, как мне эту жизнь вернуть...
— О, — сказал Комбат, — это я понимаю.
— Закройте рот, — немедленно среагировал ядовитый толстяк, — ворона залетит.
— Гм, — сказал Борис Иванович.
— И не мычите, вы не на плацу!
Комбат усмехнулся в усы и промолчал, но его усилия пошли прахом.
— И нечего скалиться, как чучело рыси в зоологическом музее! — нанес последний удар Антон Антонович и вдруг улыбнулся. — С детства мечтал стать офицером, — неожиданно признался он. — Командный голос отрабатывал... Правда, получается?
107 
