очень нудно 
34 
Никакой служебной, а тем более государственной необходимости в том, чтобы выследить ночного драчуна, конечно же, не было, но они не могли позволить, чтобы избиение двух офицеров ФСБ сошло ему с рук.
Офицер спецслужб — это всегда немножечко супермен, и очень неприятно, когда случайный подвыпивший прохожий походя убеждает тебя в обратном одним ударом кулака. Так что проучить усатого здоровяка было необходимо хотя бы для того, чтобы сохранить остатки самоуважения.
Пономарь сидел на переднем сиденье служебной «лады», курил и мрачно размышлял обо всех этих неприятных вещах, не забывая держать под неусыпным наблюдением вход в булочную. Если отбросить амбиции и уязвленное самолюбие, то исход этой затеи представлялся ему, мягко говоря, весьма сомнительным, Больше всех разорялся, естественно, Мешок, который вообще ничего не видел, не получил в ночной стычке ни единого синяка и считал себя героем только на том основании, что усатый незнакомец поленился лезть в фургон, чтобы отобрать у него пистолет. Пономарь не без оснований предполагал, что усача остановило скорее оборудование фургона, чем пистолет Мешка; видима, он понял, с кем связался, и предпочел не заводить дело слишком далеко. Он очень сомневался, что Сизому и Мешку удастся отстоять попранное достоинство: сколько бы они ни кричали о том, что отметелят «этого козла», как «последнего козла» (это было собственное выражение Мешка, которое при других обстоятельствах заставило бы Пономаря кататься по полу от смеха), Пономарь никак не мог забыть тот противный хруст, с которым сломались и подались, вминаясь внутрь, его ребра. Один удар! Этот парень мог бы зарабатывать большие деньги, на спор пробивая кулаком кирпичные стены.
Сизый, например, был уверен, что лично его вырубили по чистой случайности. Это было понятно: он выпал в осадок первым и практически ничего не видел.
Кроме того, когда они обсуждали все это в последний раз, этот идиот выдвинул новую теорию, которая поражала своей свежестью и наивностью: он-де не мог драться в полную силу из-за того, что руки у него были заняты шприцем с лошадиной дозой морфия.
Пономарь ухмыльнулся, вспомнив этот бред, и раздавил окурок о приборный щиток. Он уже в который раз подумал, что напрасно ввязался в эту дурацкую затею, от которой за версту несло какой-то мелкоуголовной тухлецой и ребячеством, но отступать было поздно: на пороге булочной вдруг возник тот самый человек, которого они искали. Пономарь быстро протер глаза и проморгался, но сомнений быть не могло: это был он. Оставалось только гадать, как этот тип ухитрился незамеченным проскользнуть в булочную, но это было уже неважно: главное, что ему не удалось оттуда незаметно выскользнуть.
Пономарь поднес к губам рацию, не сводя с объекта внимательного взгляда. Да, он был высок и плечист, но все-таки не так огромен, как показалось Пономарю той недоброй памяти ночью. Лет, наверное, под пятьдесят, джинсы, кожаная куртка — видно, та же самая...
Под распахнутым воротом серой шерстяной рубашки виднелся треугольник тельника с голубыми полосками.
«Вон оно что, — подумал Пономарь, — десантура. Ну, козел...» Сомнения были отброшены. Сейчас старший лейтенант Пономарев чувствовал себя так же, как, наверное, должен себя чувствовать старый нужник, в отверстие которого какой-то шутник бросил килограмм дрожжей: пенящееся дерьмо перло у него изо всех щелей, и он с трудом сдержался, чтобы тут же не выскочить из машины и не наброситься на противника с кулаками и каблуками. На то были свои причины: в самом начале своей карьеры Пономарь вместе с коллегами патрулировал улицы в День воздушно-десантных войск и был жестоко помят пьяными дембелями. Новое унижение наложилось на старое, усилив его во сто крат, и в мозгу Пономаря молнией промелькнула соблазнительная в своем безумии мысль: пуле все равно, десантник ты, космонавт или тракторист. Пуля предназначена для того, чтобы проделывать дырки во всем, что не превосходит ее по твердости, а этот тип явно будет помягче, чем пуля со стальным сердечником.
Он надавил на кнопку так, что побелел сустав пальца, и негромко сказал в микрофон:
— Есть. Выходит из булочной. Сажусь на хвост.
Кряхтя, шипя и ругаясь черными словами от боли в ребрах, он передвинулся на водительское место и запустил двигатель.
...Вернувшись из булочной. Комбат разгрузил сумку и поставил на плиту чайник. Пока чайник сипел и вздыхал на огне, он выставил на стол большую фаянсовую кружку и, не скупясь, засыпал в нее две полные чайные ложки заварки. Залив заварку кипятком, он накрыл чашку блюдцем, располовинил свежий батон, разрезал одну половину вдоль, щедро намазал маслом и проложил сыром. Придирчиво оглядев образовавшийся в результате этих манипуляций чудовищный сэндвич со всех сторон, Борис Иванович не удержался и откусил от него изрядный кусок, не дожидаясь, пока заварится чай. Со вкусом жуя, он подумал, что Подберезский что-то уж очень долго бегает по своим делам. За те два дня, что Андрей прожил в его квартире, Рублев опять успел привыкнуть к тому, что рядом все время есть кто-то живой, и теперь, поймав себя на беспокойстве по поводу долгого отсутствия Подберезского, иронически улыбнулся. «Жениться на нем, что ли? — насмешливо подумал он. — И каждое утро устраивать сцены ревности с мордобоем и ломанием мебели.»
34 
