очень нудно 
108 
– Я думаю, Леонид Васильевич, самое время сейчас заняться Иваницким.
– Да, – усмехнулся Бахрушин, – тебе мало подполковника? Послушай, Борис Иванович, а не кажется ли тебе, что лучше всего нам с тобой будет отдохнуть? – полковник Бахрушин прищурил глаза и хитро посмотрел на Рублева.
– Что-то я вас не понимаю.
– Ну рассуди сам, почему я, ты должны заниматься этим делом?
Комбат удивленно посмотрел на полковника Бахрушина, не в силах понять – говорит тот серьезно или же просто хочет его позлить.
– А зачем жить, Леонид Васильевич, если потом все равно умирать?
– Тоже правильно, – Бахрушин упер руки в колени и поднялся со стула. – Помочь я тебе ничем не могу.
– Вы же говорили есть бумаги.
– Бумаги, бумаги… – зло скривил лицо Бахрушин. – Завтра они сделают так, что эти бумаги гроша ломаного стоить не будут, – Леонид Васильевич остановился, как бы раздумывая, стоит ли выдвигать ящик письменного стола или же закрыть его на ключ и забыть о его содержимом.
Комбат понимал, Бахрушин близок к нервному срыву, но не торопил его с принятием решения.
– И все-таки, – тихо произнес полковник ГРУ, – там, на полигоне, есть что-то, о чем узнал во время проверки майор Кудин.
Именно это его и погубило – голову даю на отсечение.
За свою жизнь Леонид Васильевич привык не доверять произнесенным словам, его скорее интересовала интонация, с какой их произносили. И в который раз он вспомнил короткий телефонный разговор со своим подчиненным майором Кудиным, когда тот докладывал, что на полигоне все в идеальном порядке, никаких нарушений не обнаружено. Бахрушин искал хоть малейшую подсказку, заранее зная, что майор и не старался заложить ее в это донесение, наперед зная, что разговор прослушивается. Наоборот, Кудин хотел убедить подслушивающих, возможно, того же подполковника Борщева, что ни о чем не подозревает.
Рука Бахрушина сама потянулась к ящику письменного стола. И вот уже на столе появились старательно склеенные листы – копии плана полигона, предусмотрительно снятые Бахрушиным с оригиналов на ксероксе. Комбат встал за спиной у Леонида Васильевича и смотрел на план. Бахрушин, склонив голову к плечу, беззвучно шевелил губами и озабочено цокал языком.
Наконец он повернулся к Комбату.
– Мы с тобой, Борис Иванович, до сих пор шли в не правильном направлении.
– Почему же?
– Когда идешь в правильном направлении, быстро приходишь к цели.
Возразить на это было нечего.
– Раньше мы с тобой каким вопросом задавались?
Комбат почесал небритую щеку:
– Мы пытались понять, что хранится на этих чертовых складах.
– Абсолютно правильно, Борис Иванович.
Но это, так сказать, окончательный вопрос.
А существуют еще и промежуточные. И если не можешь ответить на основной, не можешь сразу добраться до цели, то попытайся продвинуться к ней на один шаг, на два… Главное, двигаться в нужном направлении, – и он постучал твердым ногтем по плотной бумаге плана полигона.
– На какой же вопрос мы можем ответить сегодня? – спросил Комбат.
– Давай попробуем с тобой найти ответ на следующий вопрос: где может находиться то, из-за чего разгорелся весь сыр-бор?
– Конечно же на полигоне.
– Он перед тобой, – Бахрушин расправил план, и они уселись по разные стороны стола.
– План не могли изменить, подсунуть в архив липу? – поинтересовался Рублев.
– Нет. Я делал копию с оригинала, выполненного в пятидесятые годы. Какие-то детали могут теперь и не существовать, какие-то добавились, но масштабных работ на полигоне не производилось с начала шестидесятых.
Вскоре Борис Иванович Рублев уже вполне ориентировался в лабиринтах складов, которые уходили под землю тремя уровнями.
Глава 20
Борис Рублев проснулся на рассвете и сразу же поднялся, несколько раз махнул руками, присел. Суставы хрустнули, он потянулся и, направился в ванную комнату. Сегодня Комбат решил не заниматься физкультурой, а сразу приступить к делу. Ведь он пообещал Бахрушину съездить под Смоленск на законсервированный военный полигон и попытаться, если сможет, разобраться на месте что там и к чему.
Он поставил чайник на плиту, а пока тот закипал, обильно намылил щеки и стал бриться. Все движения Рублева были точны, и его, как всегда перед делом, охватил боевой азарт.
Он даже поторапливал сам себя:
– Ну, быстрее!
И тут же осаживал:
– Не торопись, иначе обрежешься. Не торопись.
108 
