Последние отзывы

  216  

– Что? – спрашивает Джо, глядя поверх меня.

– Он говорит, что ты не умеешь врать, Джоби, – объясняю я. – Таких, как ты, осталось немного. Это почти так же хорошо, как быть «неподражаемым».

– А, – говорит он, и еще раз: – А! Ну тогда, – он выпячивает ГРУДЬ, – тогда я могу гордиться.

– А если уж не гордиться, то, по крайней мере, быть благодарным, – замечает Ли и исчезает на лестнице (из кухни, вытирая руки, выходит Вив. Она спрашивает, куда делся Ли с градусником… Я говорю ей, что наверх… и она идет за ним), оставляя Джоби сиять как медный таз.

Ко времени, когда телефон кончил трезвонить, все, кроме меня и старика, уже легли (Вив не спускалась. Они там, наверху, вместе… Я слышу, как Ли читает эти дурацкие стихи…); старик спит в кресле у плиты и при каждом телефонном звонке подскакивает, словно его щиплют. (Она кричит сверху, что ложится. Я говорю: «О'кей, а как Малыш? « Она говорит – уже лег и чувствует себя довольно хреново. Я говорю: «О'кей, скоро приду».) Наконец телефон доконал и Генри, и он потащился к себе, оставив меня развлекаться со всеми звонящими, которым не терпелось сообщить мне, какой я негодяй и какой пример я подаю молодому поколению, ну и прочее. Постепенно телефон стал звонить реже, гусиные крики поутихли, и я задремал. Я спал где-то час; следующее, что я помню, я стою у телефона в каком-то ступорозном состоянии, словно выпил бутылку или вроде того. Единственное, что я чувствую, – я весь взмок оттого, что заснул у плиты, глаза горят, в голове звон, и я вырываю телефонный шнур из стены.

Я не мог точно сказать, что меня разбудило. Когда засыпаешь в непривычном месте, сразу трудно сориентироваться. Особенно если ты распарился. Но кажется, дело было не только в этом. Как будто меня кто-то позвал. Что-то действительно очень странное. И только на следующий вечер я понял, что это было.

Я снова передвинул телефон к дивану, сел и закрыл глаза (наверху все еще горит свет), пытаясь вспомнить – действительно ли был звонок, и если был, то что сказали (который час?), но слова разлетались в голове, как обрывки бумаги. (Похоже, свет в комнате Вив.) Точно я ничего не мог сказать: я был слишком выжат, чтобы соображать.

Я поднялся и взглянул на телефон. «Ну, по крайней мере одно я знаю точно, – сказал я себе, закручивая провод вокруг аппарата и ставя его на телевизор по пути к лестнице, – если теперь раздадутся какие-нибудь звонки, можно будет не сомневаться, что они – результат бессонных ночей и гусиных криков, а уж телефон к этому не будет иметь никакого отношения».

(Она легла, но оставила свет у себя в комнате. Я вхожу. Обогреватель тоже работает. Я выключаю обогреватель и собираюсь гасить свет. Замечаю градусник – он лежит рядом с книгой стихов, которую она читает. На чехле от швейной машинки. На самом краю. Я поддаю чехол, и градусник скатывается. Упав на пол, он разлетается на сверкающие осколки, как сосулька, рухнувшая на скалу. Я загоняю ногой осколки под кушетку, выключаю свет и иду ложиться.)

«Я видел, Питере, видел кое-что…»

…Продолжает Ли, склонившись над бухгалтерской книгой:

«И, несмотря на то что я лишь вскользь видел пятна ржавчины на железном человеке, ты бы и сам счел их вполне убедительными. Например, грандиозное значение, которое было придано акту сознательного уничтожения безобидного маленького градусника…»

Я снова останавливаюсь, столкнувшись с полной невозможностью изобразить столь насыщенную подробностями сцену таким коротким карандашом. Слишком много как видимых, так и скрытых нюансов определяло эту ситуацию, чтобы ее можно было описать в письме.

Наблюдая в щель за Хэнком, разбивающим этот термометр, я почти вплотную приблизился к окончательному решению. Но на следующее утро, когда меня разбудило топанье старика по коридору, я снова начал колебаться. Все замерло в ожидании моего поступка. Сцена с термометром доказывала это. Я выжал из себя несколько пробных покашливаний, проверяя, хватит ли у меня сил, чтобы симулировать болезнь, но в это время мимо промчался Джо Бен, ободряюще пообещав мне легкий день.

– Сегодня только выжигаем, Леланд, – провозгласил он, – никакой рубки, никакой чокеровки, никакой трелевки. Зажжем несколько костров – и все! Вставай…

Я застонал и закрыл глаза, чтобы не видеть своего мучителя, но Джо был не из тех, кто легко уступает.

– Женская работа, Ли, чисто женская работа! – И он запрыгал вокруг кровати в своих толстых шерстяных носках и брезентовых штанах. – Ерундистика! Ты увидишь, это даже интересно. Послушай! Все остатки сгребаются в одну кучу. Все поливается дегтем. И поджигается. А мы садимся вокруг – болтаем и жарим алтей. Что может быть проще?

  216