41 
Примечательна роль в этом деле "наседки", то есть специально подсаженного в камеру стукача.
В общем-то, хитроумные менты добились своего: Гриша сам, и притом очень подробно, рассказал, каким образом написанная им – все-таки им, а не кем-то другим! – копия "Девятого вала" была продана заместителю министра внутренних дел под видом оригинала. Стукач старательно запомнил каждое слово, а потом пересказал начальству, однако в заключение своего повествования очень решительно добавил, что ничего писать и подписывать не станет, а тем более не станет свидетельствовать против Пикассо на суде: учитывая горячую любовь, которой обитатели камеры, люди в основном довольно авторитетные, вдруг воспылали к старику, клепать на него означало рыть себе могилу.
Стукача попытались запугать, потом пробовали умаслить, потом снова взялись запугивать, но все было без толку. Следователи и сами понимали, что тот лучше честно отбарабанит весь срок, какой ему намотают судьи, чем пойдет на риск получить заточку под ребро в первый же день своего пребывания в зоне, купившись на обещания скостить годик-другой.
Словом, Гришу пришлось-таки отпустить, но перед этим его вызвали на допрос и как бы между прочим поинтересовались, что это за история с Тулуз-Лотреком и неким хитро закрученным проектом, от участия в котором он (Гриша, разумеется, а не Тулуз-Лотрек) якобы отказался.
В ответ старый проходимец разразился пакостным хихиканьем, а когда нахихикался вдоволь, охотно объяснил, что да, история с разрезанной на куски картиной Тулуз-Лотрека имела место, однако все остальное – чистой воды байка, сочиненная им прямо на ходу с единственной целью: отвлечь помыслы звероподобных сокамерников от противозаконных и антигуманных посягательств на его, Гришино, имущество, жизнь и человеческое достоинство.
Крыть было нечем, тем более что в камеру к блатным Гришу посадили, как раз таки имея в виду упомянутые выше посягательства. Когда вокруг тебя, как волки, кружат матерые урканы, приглядываясь к твоей одежде и даже золотым зубам, можно запросто сочинить и не такое, особенно если ты – человек творческий и не обделен фантазией. Гриша Пикассо как раз и был именно таким человеком, и, побившись с ним часок, дознаватель устало махнул рукой и подписал ему пропуск на волю.
На том бы все и закончилось, если бы дознаватель, мытаривший Гришу Пикассо в Матросской Тишине, не оказался человеком образованным и где-то даже культурным. История о полотне Тулуз-Лотрека, стараниями грабителей превратившемся из вполне заурядной культурной ценности в раскрученный туристический объект, по чистой случайности была ему известна. Известна ему была и репутация Гриши Пикассо, о котором никто и никогда не говорил как о талантливом сказочнике, но который зато слыл мастером, способным сделать копию, которую сам автор не отличит от оригинала. Если бы кто-то и впрямь замыслил дело, общие наметки которого Гриша пересказал сокамерникам, первым долгом этот кто-то постарался бы заполучить в свою команду Гришу Пикассо.
Короче говоря, Гришина байка крепко засела у дознавателя в голове, и он принялся ходить с этой байкой по начальству. Начальство, как водится, ничего не хотело слышать. Разговоры о профилактике правонарушений хороши на совещаниях; еще лучше они звучат на торжественных собраниях, транслируемых по телевидению, когда гремят фанфары, вручаются цветы и юбилейные медали и одетые в милицейскую форму устаревшего образца народные артисты читают со сцены прочувствованные монологи от лица сельского участкового. И потом, при чем тут профилактика? Музеи у нас, слава богу, охраняются вполне профессионально, а какая еще нужна профилактика? Что тут профилактировать? Кого ловить, где доказательства, что кто-то намеревается совершить преступление?
Стараниями упорного дознавателя Гришин рассказ превратился во что-то вроде анекдота, который служил приятным дополнением к передаваемому шепотом анекдоту о знаменитом "оригинале" "Девятого вала", что до сих пор висел у замминистра внутренних дел – правда, уже не дома, а на даче. В течение какого-нибудь месяца этот анекдот обошел уголовный розыск, прокуратуру, управление по борьбе с экономической преступностью, прошелестел легким сквознячком по коридорам Министерства культуры, заглянул на Лубянку и где-то с неделю циркулировал в кулуарах Думы. Повсюду эта история рассказывалась именно как анекдот, и неизменно кто-нибудь из слушателей, дослушав до конца, глубокомысленно и притом с искренней убежденностью произносил: "А что? Наши могут! Наши еще и не такое могут! Это, господа, надо бы расследовать".
41 
