очень нудно 
18 
– Ох, бездельник, – сказал он. – Вообще-то, командир, ты про него плохо не думай. Он – пес воспитанный, просто шалит по молодости. Вот попробуй угости его чем-нибудь.
Юрий взял с тарелки кусок ветчины и протянул собаке.
– Шайтан, – позвал он, – Шайтанушка, на, мальчик, трескай на здоровье.
Шайтан подошел к его протянутой руке, понюхал ветчину, сел и отвернулся с таким видом, будто его грубо обидели.
– На, Шайтан, – повторил Юрий. – Вкусно!
Пес покосился на мясо, сделал глотательное движение, облизнулся и опять отвернул морду.
– Да он у тебя, наверное, просто мусульманин, – предположил Юрий. – Жалко, говядины нет, я бы его мигом расколол.
Он, разумеется, шутил, и Бондарев наверняка это понимал, однако его так и распирало от гордости за хорошо воспитанного питомца.
– Э, нет, командир, – сказал он, – это ты, извиняюсь, загнул. Смотри, только пальцы береги. Шайтан, свой. Можно!
Что-то аппетитно чавкнуло, и ломоть ветчины, который Юрий держал двумя пальцами, исчез. Шайтан облизнулся, преданно глядя ему в глаза и нетерпеливо переступая передними лапами.
– Опа, – сказал Юрий. – Не собака, а Эмиль Кио…
Я даже не заметил, как он это проделал. Надо еще разок попробовать.
– Не советую, – предостерег Бондарев. – Он такие фокусы может с утра до ночи показывать, а нам закусывать будет нечем.
– Ну еще разок, – сказал Юрий. – Надо же проверить, признал он меня за своего или нет.
– Ну проверь, если жратвы не жалко, – Бондарев пожал плечами и демонстративно отвернулся от пса. – Я вас познакомил, остальное от тебя зависит. Он с кем попало дружбу не водит, и ветчиной его не больно-то купишь. Хотя, по-моему, ты ему нравишься.
– Чует родственную душу, – сказал Юрий, беря с тарелки еще один кусок мяса. – Правда, Шайтан? Я, между прочим, твоего папашу знавал, и очень близко.
Мы с ним однажды сутки в каком-то разбомбленном подвале вдвоем просидели, из одной фляжки пили… Ну, хочешь мясца?
Уговаривать Шайтана не пришлось, и второй кусок ветчины последовал за первым с волшебной скоростью.
– Тщательно пережевывая пищу, ты помогаешь обществу, – назидательно процитировал Юрий, вытирая о штанину испачканные собачьей слюной пальцы. – Экий ты, братец, обжора и слюнтяй… Все, все, раздача слонов окончена, все свободны. Обниматься я с тобой не стану, даже не мечтай.
Он отпихнул Шайтана, который пытался взгромоздиться к нему на колени, и принялся открывать бутылку.
– Ты смотри, – с оттенком ревности произнес Бондарев, подставляя рюмку, – какая у вас любовь с первого взгляда. Ни разу не видал, чтобы он к первому встречному целоваться лез.
– Генетическая память, – сказал Юрий, разливая водку. – Я ведь там, в парке, как увидел этот ошейник, тоже чуть было целоваться к нему не полез.
Бондарев усмехнулся.
– Да, ошейник… Давно пора его сменить, да все как-то рука не поднимается. Казалось бы, обыкновенный кусок ремня, а выбрасывать жалко. Память! Правильно ты сказал – генетическая.
– Ну-ну, – возразил Юрий. – Просто память, при чем тут гены?
– Просто память – это когда ошейник в магазине купил и там же, у прилавка, с красивой бабой познакомился, – сказал Бондарев. – Или, скажем, лопатник у тебя свистнули, пока ты на поводки с намордниками глазел.
А эта память огнем и железом вбита – в кости, в кровь, до самых кишок. На этом ошейнике, командир, и твоя кровь имеется. Помнишь?
– Такое разве забудешь? – Юрий отставил в сторону бутылку и взялся за рюмку. – Ну, за встречу?
Когда первая бутылка опустела, а во второй осталось чуть больше половины, Юрий спросил:
– А чем ты, собственно, занимаешься?
Чтобы задать этот вопрос, ему пришлось сделать над собой некоторое усилие: он уже знал, что долгожданная гражданка, о которой они тихо мечтали под пулями чеченских снайперов, порой бывает неласкова к вчерашним солдатам. И он, и Бондарев хорошо умели только одно: обращаться с любым оружием и не морщиться при виде крови. Бондарев, помимо этого, был неплохим специалистом по подрывному делу, и вряд ли специалист такого профиля мог найти себе применение в какой-нибудь московской конторе.
Реакция бывшего сержанта лишь усилила его подозрения: Бондарев замялся, кашлянул в кулак и немного смущенно улыбнулся.
– Даже неловко сказать, – признался он, беря со стола пачку и вытряхивая из нее сигарету. Курил он «Парламент»; сие должно было, по идее, означать, что какие-то деньги у него водятся. – Словом, работаю в ЧОПе, Знаешь, что такое ЧОП?
18 
