очень нудно 
60 
А пока то да се, поживешь у меня. Мы с твоим папашей знаешь как дружили? 0-го-го, как дружили! Буквально не разлей вода… Да и хозяин твой… М-да… Ну, насчет хозяина мы сейчас все узнаем.
Продолжая нести чепуху ласковым, успокаивающим голосом, он осторожно протянул руку к собачьему ошейнику. Пес негромко зарычал, показав очень белые и чертовски крупные, прямо как у льва, клыки, но Юрий не убрал руку, потянулся еще дальше и медленно, осторожно ухватился за ошейник.
– Тихо, Шайтан, – приговаривал он, – тихо, мальчик. Пойдем, дорогой, пойдем, хорошая собака. Я свой, ты ведь меня помнишь, правда? Конечно, помнишь! Если бы не помнил, давно бы на ленточки порвал своими зубищами… Зубищи у тебя, брат, прямо как у крокодила, ей-богу. Пойдем гулять, Шайтан. Гулять! Ты ведь воспитанный пес и привык делать свои дела на улице, да?
Слово «гулять» подействовало – пес хоть и очень неохотно, но все-таки встал и дал привязать к ошейнику галстук. Юрий намотал свободный конец шелковой тряпицы на кулак, гадая, выдержит ли этот импровизированный поводок, если Шайтан все-таки решит посмотреть, что внутри у сотрудников славной московской милиции. В принципе, шелк – материал прочный, да и толщина у скрученного жгутом галстука приличная, так что, по идее, должен выдержать…
Он стукнул в полузакрытую дверь и крикнул:
– Мы выходим! Кто не спрятался, я не виноват!
"Господи, что я несу, – подумал он, открывая дверь и выводя собаку на площадку. – Что я несу! Кто не спрятался, я не виноват… Бондарь не спрятался. Я не виноват?
Посмотрим, посмотрим…"
Увидев сгрудившихся на ступеньках между третьим и четвертым этажами посторонних, пес присел на пружинистых лапах и глухо зарычал. Шерсть у него на загривке поднялась дыбом, треугольные уши плотно прижались к черепу.
– А намордник? – возмутился кто-то из оперативников.
– Если найдешь, принеси, – ответил Юрий. – А заодно поводок. Это не моя специальность – по чужим квартирам шарить. Капитан, я буду в своей машине. Серая «Вольво» – там, на углу. В общем, найдешь. Принесешь мой паспорт, а заодно и потолкуем.
– Разбежался, – сказал капитан. – В смысле, слушаюсь. Будет сделано. Ты кто такой, чтобы я с тобой разговаривал?
– Гражданин России. А не хочешь разговаривать, гони обратно мой паспорт. Подойди и отдай, как взял – из рук в руки. Пойдем, Шайтан. Фу, не трогай! Кусать милицию – очень нездоровое занятие. Мало ли какую заразу подхватишь…
Протащив рычащего, упирающегося пса сквозь пугливо расступившееся кольцо зевак, Юрий прошелся с ним по частично оттаявшему газону, дал ему сделать свои дела и не без труда загнал на заднее сиденье машины. Здесь Шайтан, похоже, смирился с судьбой, перестал вырываться и покорно улегся на сиденье, положив тяжелую голову на лапы и испустив напоследок протяжный, совсем человеческий вздох.
Юрий сел за руль, опустил оконное стекло и закурил.
– Вот такие дела, брат, – сказал он, не поворачивая головы. – Выходит, осиротели мы с тобой, Шайтан. Привыкай, друг, такая наша солдатская доля – все время терять хороших ребят. Эх ты, собака… Ну, что молчишь?
Ведь ты же все видел, все знаешь…
Пес снова вздохнул, тихонько заскулил и отвернулся от Юрия, упершись мокрым носом в обивку сиденья.
Юрий тоже вздохнул, откинулся на спинку, выставил в окно локоть и стал ждать капитана: ему нужно было наконец выяснить, что произошло с Валерием Бондаревым.
Глава 7
Понедельник – день тяжелый, это известно всем и каждому, но далеко не каждый из тех, кто кряхтит и ворчит, проклиная этот день недели, доподлинно знает, каким тяжелым он может быть на самом деле. Александру Александровичу Аверкину это было известно как никому, и этот мартовский понедельник выдался у него действительно тяжелым – тяжелым по-настоящему, до хруста в костях, до головокружения, а не просто потому, что ему пришлось, как иным-прочим, после бурно проведенных выходных тащиться на постылую работу. Впрочем, Александр Александрович не жаловался, не сетовал на судьбу и не цитировал слова знаменитой песенки: «им бы понедельники взять и отменить». Так оно обычно и происходит: те, кому действительно тяжело, ни на что не жалуются по той простой причине, что на жалобы у них не остается ни времени, ни сил, ни дыхания.
Конечно, сил и дыхания Александру Александровичу Аверкину было не занимать, а вот со временем у него в этот понедельник случился полный завал – что называется, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Да и не привык он жаловаться и сетовать на судьбу, ибо не видел в этом занятии ни малейшего смысла. Жалуйся не жалуйся – все едино; один черт, никто тебя не пожалеет, не скажет: «На тебе, Саня, счет в оффшорном банке, остров в теплом море, виллу на побережье, гарем и яхту для морских прогулок – живи и ни о чем не думай». А раз не скажет, то и смысла в нытье нет никакого. Да и вообще, Александр Аверкин с молоду жил по принципу: «Не верь, не бойся, не проси» – никому не верил, ничего не боялся и никогда ничего не просил, даже если было очень нужно.
60 
