12 
– Ты в очках, тебе виднее, – поддержал его Рыба.
– Нашел себе мужиков, – добавил молчаливый Простатит. – Тут нормальные пацаны, а мужиков в деревне поищи.
Лукьянов замялся. Сказать, что его не пускает в сад семидесятилетний старик, было как-то неловко. Он вообще не знал, как разговаривать с этими людьми. Пацаны… Простатиту скоро сорок, а туда же – пацан. И что теперь? А теперь делать нечего, взялся за гуж – не говори, что не дюж…
Валерий украдкой вздохнул, поправил на голове картуз и решительно двинулся мимо крыльца сторожки, где стоял зловредный старикан, к саду. Макарыч ухватил его за плечо и рывком развернул к себе. Рука у него оказалась неожиданно тяжелой, и Лукьянов с трудом удержался на ногах. От этого в его душе вспыхнуло дикое раздражение. Старик вел себя странно, как будто прибыл с другой планеты или как есть, целиком вывалился из какой-то старой советской книжки про неподкупных радетелей за общественное благо, презирающих деньги. Ну, если хочет корчить из себя идиота, это его личное дело, но руки-то зачем распускать?! И еще эти уроды, детишки папы Мая, стоят, наблюдают, скалятся… В цирк их привезли, сволочей!
– Руки убери, старый! – грубо выкрикнул он и сначала ударил по запястью сжимавшей его плечо руки, а потом отпихнул Куделина, толкнув его в грудь кулаком.
Старик покачнулся и выпустил плечо Валерия. Губы у него задрожали от обиды и ярости.
– Ах ты сопляк! Ты на кого руку поднимаешь?! А ну убирайся отсюда ко всем чертям!
– Рот закрой, – спокойно посоветовал ему Лукьянов, чувствуя, что нащупал правильный путь. Место тут глухое, если что, все будет шито-крыто… – Не разевай варежку, старик, а то ворона залетит. Сказано тебе, нам саженцы нужны!
Он двинулся в сторону сада. Макарыч снова попытался схватить его за куртку, но Валерий, обернувшись, оттолкнул его обеими руками с такой силой, что старик поскользнулся и упал в снег.
– Аут! – заорал веселый Хобот, и его приятели довольно заржали.
Макарыч уже понял, что сопротивляться бесполезно, и меньше всего ему хотелось поднимать шум. Крики и ругань мог услышать сын, услышать и прибежать на помощь. А какая от него, убогого, помощь? Он в жизни своей мухи не обидел, а вот его обидеть любой дурак может. Есть такие люди, которых хлебом не корми, а дай покуражиться над тем, кто слабее. Их не так уж много, но те, кто приехал в поместье на серебристом джипе, явно принадлежали именно к этой ненавистной Макарычу породе.
Словом, Макарыч решил больше не шуметь. Ну выкопают саженцы, чего уж тут… Снявши голову, по волосам не плачут. Взрослые деревья они, даст бог, трогать не станут, очкарик этот хоть и плохонький, а все ж таки агроном, разберется, что к чему. А саженцы – дело наживное. Новые вырастут, было бы здоровье…
И все, возможно, обошлось бы без кровопролития, но тут откуда-то из-за сарая с утробным рычанием, похожим на гул приближающейся грозы, выскочил чертов гулящий кобель. Эта лохматая скотина достигала в холке чуть ли не метра и имела скверную привычку нападать молча, без предупреждающего лая. Другое дело, что на людей пес бросался редко, в случаях особой необходимости, и сейчас, как видно, лохматый бродяга решил, что имеет место именно такой случай.
Заметили его не сразу, а когда заметили, было уже поздно. В одно мгновение лохматая черно-белая торпеда со всего маху врезалась Лукьянову в грудь и сбила с ног, норовя вцепиться в глотку.
Заезжий агроном заверещал, как попавший в силки заяц, и, барахтаясь в снегу, попытался сбросить с себя собаку.
От машины бежали охранники, вопя на разные голоса и поливая Макарыча вместе с его псом отборным матом. Макарыч сорвал голос, пытаясь отозвать пса, но в поднявшемся содоме кобель его не услышал. А может, и услышал, но пораскинул своими собачьими мозгами и решил, что макарычево дело теперь маленькое – лежать в снегу и отдыхать, пока он, кобель Прошка, будет спасать драгоценную хозяйскую жизнь.
Самым проворным оказался Хобот. Он первым добежал до валявшегося в перемешанном с грязью апрельском снегу Лукьянова и, недолго думая, попытался оттащить пса, схватив его за загривок. Лохматый Прошка немедленно продемонстрировал быстроту реакции, молниеносно повернув голову и цапнув Хобота за ладонь. Хобот взвыл, как милицейская сирена. В следующую секунду у него в руке оказался пистолет. Хобот не стал пугать пса оружием, а сразу снял «ТТ» с предохранителя и трижды выстрелил в оскаленную собачью морду. Утробное рычание сменилось жалобным поскуливанием, пес опрокинулся на спину, в последний раз перебрал лапами и затих.
12 
