17 
Ликующий от переполнявшего его счастья, Уинстон-Кэрби стал спускаться с холма; в лицо повеяло ночной прохладой, в воздухе стоял знакомый издревле запах вереска.
«Грешно так радоваться», — думал он, но на это есть причины. Летели удачно, сели на планету успешно, и вот он здесь, — полновластный хозяин целой планеты, на которой когда-нибудь станет основателем рода и династии. И у него масса времени впереди — нет нужды торопиться. Впереди, если понадобится, целая вечность.
И, что лучше всего, — у него хорошие товарищи.
Они будут ждать момента, когда он появится на пороге. Они посмеются и сразу выпьют, потом не спеша пообедают, а позже будут пить бренди перед пылающим камином. И разговаривать неторопливо, задушевно, дружелюбно.
Именно разговоры лучше, чем что бы то ни было, помогли им не потерять рассудка за время векового космического полета. Именно это — их приязнь, согласие по поводу наиболее утонченных сторон человеческой культуры, понимание искусства, любовь к литературе, интерес к философии. Нечасто шестеро людей могут прожить вместе сотню лет без единой ссоры, без размолвок.
В усадьбе они уже ждут его; свечи зажжены, коктейли готовы, идет беседа, и в комнате тепло от дружелюбия и полного взаимопонимания.
Крэнфорд-Адамс сидит в большом кресле перед камином, глядит на пламя и думает — ведь в группе он самый глубокий мыслитель. А Эллин-Бэрбидж стоит, облокотившись на каминную доску и сжимая в руке стакан, с блестящими от хорошего настроения глазами. Козетта-Миддлтон разговаривает с ним и смеется, потому что она хохотушка. У нее легкий, как у эльфа, нрав и золотистые волосы. Анна-Куинз, вероятнее всего, читает, свернувшись в кресле, а Мери-Фойл просто ждет его, радуясь жизни и друзьям.
Это товарищи по долгому путешествию — такие отзывчивые, терпимые и добрые, что и в целый век не потускнела красота их дружбы.
Подумав о пятерых, которые ждут его, Уинстон-Кэрби против своего обыкновения побежал; ему страстно захотелось быть с ними, рассказать о прогулке по пустоши, обсудить некоторые детали совместных планов.
Он перешел на шаг. Как обычно, ветер с наступлением темноты стал холодным, и Уинстон-Кэрби поднял воротник куртки, чтобы хоть как-то защититься от него.
Он подошел к двери и немного постоял на холоде, в который раз любуясь массивной деревянной конструкцией и приземистой солидностью здания. Усадьба построена на века, дабы внушить будущему поколению чувство прочности существования.
Он нажал на защелку, надавил дверь плечом, и она медленно отворилась. Изнутри пахнуло теплым воздухом. Уинстон-Кэрби вошел в прихожую и закрыл за собой дверь. Сняв шапку и куртку, он стал искать, куда бы повесить их, нарочно топая и шаркая ногами, чтобы дать знать другим о своем возвращении.
Но его никто не приветствовал, не слышно было счастливого смеха там, в комнате, царила тишина.
Уинстон-Кэрби повернулся так резко, что рукой задел куртку и сорвал ее с крючка. Она шурша упала на пол.
Он было побежал, но ноги стали как ватные, и он зашаркал ими, обмирая от страха.
Дошел до двери в комнату и остановился, не решаясь от ужаса двинуться дальше. Расставив руки, он вцепился в дверные косяки.
В комнате никого не было. Мало того — комната совершенно переменилась. И не просто потому, что исчезли товарищи — исчезла также богатая обстановка комнаты, исчезли ее уют и благородный вид.
Не было ни ковров на полу, ни занавесей на окнах, ни картин на стенах. Ничем не украшенный камин сложен из необработанного камня. Мебель (то немногие, что было) примитивная, грубо сколоченная. Перед камином небольшой стол на козлах, а у того места, где стоял прибор на одну персону, — трехногий табурет.
Уинстон-Кэрби пытался кого-нибудь позвать, но слова застряли в горле. Он сделал еще одну попытку, на этот раз удачную:
— Джон! Джон, где ты?
Откуда-то из глубины дома прибежал робот.
— Что случилось, сэр?
— Где остальные? Куда они ушли? Они должны были ждать меня!
Джон слегка покачал головой.
— Мистер Кэрби, их тут не было.
— Не было?! Но утром, когда я уходил, они же были. Они знали, что я вернусь.
— Вы не поняли меня, сэр. Здесь никого никогда не было. Только вы, я и другие роботы. И эмбрионы, конечно.
Уинстон-Кэрби опустил руки и сделал несколько шагов вперед.
— Джон, ты шутишь?
Но он знал, что ошибается: роботы никогда не шутят.
17 
