28 
Заговорила Алла:
– Потрясающе, Игорек, ты создал всепоглощающий образ! Краткий миг от рождения до смерти, от счастливого вздоха до…
– Параши, – подсказал, усмехнувшись, Родион.
– Примитивный размер, пыльный ямб и глубокая мысль, – обронила худая дама в очках. – Это ново.
– Хороша концентрация идеи, – поддакнул спутник очкастой, – именно так и надо писать теперь: в одном слове заряд романа.
«Какая я отсталая, – сетовала мысленно Лена. – Мне Пушкин нравится. Блок, а в этой поэзии ни бельмеса не смыслю».
Она пожаловалась на свое невежество Алле, когда они отправились на кухню готовить ужин.
– Главное в поэзии суггестивность и импрессионистичность, – объяснила Алла.
– А по-русски?
– Внушение, наваждение, чувство, которое вызывают у тебя звуки, ритм.
– Но у меня они ничего не вызывают!
– Крепись, это не сразу приходит. Главное – хвали автора, говори, что от его поэзии балдеешь. Что мы можем соорудить из имеющихся продуктов?
Если к Лене собирались прийти гости, она за два дня начинала жарить, парить, варить студни, крутить голубцы, шинковать овощи, печь пироги и украшать торты. К приходу гостей валилась с ног, но стол прогибался от разносолов.
Алла никогда не утруждала себя кулинарным подвижничеством, хотя следила, чтобы спиртного было вдоволь. Голодный гость не страшен, а вот недопивший!
Она вытащила из холодильника пакет с мясом. Сквозь мутный полиэтилен кровавопромокше просвечивал магазинный ценник:
"Фарш котлетный «Новинка».
– Будем делать рулет, – решила Алла. – Назовем его «Прохожий». Нет, Игорь обидится.
– «Отхожий», – уточнила Лена. – Посмотри, какого цвета фарш, его нельзя есть.
– Нормального цвета, государственного. Распластаем массу большим блином. Ногти у тебя – сила. Сколько стоят?
– Конкурсный образец, – сказала Лена, выковыривая фарш из-под искусственных ногтей. – На мне опыты ставили. А что в начинку?
– Посмотрим, что имеем. – Алла присела у раскрытой дверцы холодильника. – Так, каша гречневая, утренняя, годится. Что в баночке болтается? Горошек зеленый, идет. Лучку порежь. Мало получается. Заглянем в шкаф. Ты гляди, изюмчик, его туда же.
– Алла!.. – ужаснулась Лена. – Каша на молоке плюс горошек и изюм – от такой смеси у гостей в кишечнике случится революция! Они вздуются, как воздушные шарики!
– Ничего, не улетят. Сейчас в духовочке запечем. Заворачивай, заворачивай, не морщись. Потом на блюдо положим, вокруг огурчики, помидорчики – пальчики оближут. Я тебе гарантирую. Готово? Все, пошли общаться. Теперь главное не забыть, а то сгорит.
Стараниями Аллы Лена оказалась тесно усаженной на диван рядом с поэтом Шульгиным. Он был немногословен, только смотрел на Лену, как бы ожидая чего-то. «Надо стихи похвалить», – сообразила она.
– Мне очень понравилась ваша поэзия, – выдавила Лена, – так импрессионистично и…
Второе слово она забыла.
– Вы тонко понимаете, – зашептал в ответ поэт. – Предчувствую в вас тонкую душу. Ах, какой запах от вас исходит, он кружит мне голову.
Шульгин уткнулся ей носом в плечо и шумно засопел.
Лене стало неловко. «Моль ты, что ли, – подумала она, – нафталин тебя притягивает».
И осторожно отлепила от своего плеча мохнатую голову.
– С каких языков вы переводите? – спросила она.
– С удмуртского, нанайского, башкирского.
– Все их знаете? – поразилась Лена.
– Нет, конечно. Зачем? Есть подстрочники. Это вообще было в прошлые времена, когда издавали творчество малых народностей. Перевод как способ самовыражения меня не привлекает. Истинное вдохновение индивидуалистически рефлекторно.
– Да, конечно, – кивнула Лена, делая вид, что поняла мысль поэта.
Поэт Шульгин провожал Лену домой. Всю дорогу до метро и от, в вагоне, наклонившись к ее уху, он читал свои стихи. Лучше бы он этого не делал, так как у Лены от его поэзии разболелась голова, нахлынула тоска, воспоминания о том, как Володя читал ей в молодости Блока. Портрет поэта так и остался незаконченным… Лена шмыгнула носом – слезы подкатили.
– Боже! – Шульгин захватил ее руку и принялся осыпать поцелуями, быстро двигаясь от кисти к плечу. – Какое сопереживание! Какая тонкая душа!
Он уже вознамерился впиться ей в шею, но Лена вывернулась и облегченно заявила:
– Мы пришли, вот мой подъезд.
– Послушайте из моего раннего. Вы должны оценить!
28 
