очень нудно 
356 
— Узнал? — спросил с улыбкой.
Вырываясь, Небольсин обращался к Буланову:
— Как вам не стыдно? Да защитите же меня, наконец…
Но Буланов и сам вцепился в Небольсина, крича в лицо ему.
— Предатель! О, подлая рептилия… Ты думаешь, мы тебя застрелим? Ты ошибаешься: таких негодяев, которые продались большевикам, мы вешаем, вешаем, вешаем…
Ощупав карманы Небольсина, извлекли браунинг, подаренный Спиридоновым. Дали по зубам — столь крепко, что кувырнулся. Снова поставили перед собой. Лица «судей» были замкнуты, сосредоточенны, движения деловиты, взгляды проницательны и остры… Аркадий Константинович и сам не заметил, как на шею ему накинули веревку — узенькую, впившуюся в горло.
— Может, помолишься? — спросил голубоглазый.
Его поволокли к дереву, и ноги согнулись, словно ватные. Два офицера поддерживали путейца под локти. Сорвало с ноги старую галошину. Буланов в ярости схватил Небольсина за волосы и палачески (откуда в нем это?!) притянул лицом к самой земле.
Небольсин увидел, как маленький жучок мастерит себе хатку на зиму — тащит соломинку, надрываясь… Это было расставание с жизнью, и оно было так ужасно («Вот и жучок переживет зиму, встретит весну»), что Небольсин не выдержал и, потеряв сознание, рухнул кулем.
И потому он не слышал, как затрещали вокруг кустарники, как выскочили на поляну чекисты, а Спиридонов гаркнул:
— Только двинься — угроблю в патоке!
А когда Небольсин очнулся, то увидел, что чекисты выворачивают карманы арестованных, сам же Иван Дмитриевич в бешенстве жестоко лупит Буланова прямо по тусклой морде его.
— Я тебя уже ставил к стенке! — орал он. — Я тебя ставил… Пожалел гниду! Мне твоя спина вот… (и сам согнулся крючком, показывая). Думал — в отцы мне годишься! Думал, ты — человек… Семья, дети, мать твою растак! Ты вот так предо мною стоял… Помнишь? И спина тряслась… Ты мне клялся!
К нему подбежал боец и доложил:
— Путейский-то наш очухался…
Мутными глазами Спиридонов глянул на инженера — мельком.
— Привет, — сказал и резко сдернул с шеи Небольсина веревку.
Снова пошел мимо арестованных, вглядываясь в каждого.
— А-а, вот и ты! — сказал одному.
— О тебе тоже, — сказал второму, — немало наслышаны.
— Ну, а тебя я давно искал! — крикнул он человеку с голубым стеклянным глазом. — Ты мне давно уже светишь. Теперь, Контра, крышка вот с такими гвоздями вышла..
И снова посмотрел на Небольсина.
— Да поднимите же его! — велел.
Подошли два чекиста, взяли за локти. Вздернули от земли:
— Стоишь, молоток со шпалой?
— Стою, — по-детски улыбнулся Небольсин и снова сел.
— Ну пусть посидит… не мешайте ему, — велел Спиридонов. Потом, когда возвращались они с этой проклятой поляны, Иван Дмитриевич сказал:
— Ну, Константиныч, понял теперь, каково быть в нашей шкуре? Ты думал небось так: ладно, мол, стану большевиком… Вот и стал им! Еще «мама» сказать не успел, как тебя в галстук продели и завязали… То-то, брат!
— Спасибо вам, — прошептал Небольсин, еще слабый от пережитого на поляне ужаса.
— Погоди благодарить, — продолжал Спиридонов мечтательно, — возьмем Мурманск, посадим тебя обратно в конторе на дистанции, оденем, накормим, жалованье получишь, меня на выпивку позовешь, вот тогда и скажешь: спасибо! А сейчас… за что же спасибо-то говорить? — И взял за руку. — Константиныч, — попросил мягко, — ты уж не сердись, что я тебя такою приманкой на щуку выпустил. Я сразу, как ты мне вчера сказал, подумал: тут дело нечистое. И решил, что тебя надо спасать… С хорошим человеком — и я хороший, а со сволочью — я и сам первая сволочь! — Нагнулся и поднял галошу: — Твое колесо?
— Мое…
— Чего же ты? Раскидался тут… Своих вещей не бережешь!
* * *
Песошников выглянул в окно паровозной будки. Тулома кидалась в камнях, вся белая от пены; вдалеке уже разливалось, тягуче и серебристо, словно ртуть, стекло Кольского залива. Гугукнув трижды, машинист сбавил ход, и на подножку будки вскочил Безменов.
— Порядок, — сказал он.
— Под углем в тендере, — показал ему Песошников. — Когда соскакивать будешь?
— На седьмой версте.
— Ладно.
Павел вытянул из тендера чемодан, грязный от угля.
— Сколько здесь? — спросил.
— Не считал. Так передали. Прямо из Питера.
— Тяжелый. Кажется, много. Подозрительно выйдет.
— Извернись. Стань вором. Все воруют здесь. Будешь честным — сочтут за большевика и посадят…
356 
