очень нудно 
214 
Волконскому он велел ехать на аванпосты, требовать от Лористона письмо императора. Волконский сообразил:
– Лористона вряд ли устроит роль курьера, он обязательно пожелает вручить письмо лично вам… Не так ли?
– Известно, – отвечал Кутузов, – что не ради письма он и заявился… А ты, князь Петр, пошли адъютанта своего Нащокина ко мне в Леташевку с запросом, да вели ему ехать потише. Нам каждый день и каждый час задержки Бонапартия в Москве – к нашей выгоде и во вред и ущерб самому Бонапартию…
Волконский все понял. Понял и ускакал.
Кутузов всегда носил сюртучишко, а теперь, ради свидания с Лористоном, решил облачиться в мундир со всеми регалиями. Однако эполеты его успели потускнеть от лесной сырости, золотая канитель их померкла, бахрома кистей даже почернела.
– Петрович! – позвал он Коновницына. – Ты, будь ласков, одолжи мне свои эполеты, они у тебя понарядней…
Потом, выйдя из избы, окруженный встревоженными офицерами, Михаил Илларионович сказал им:
– Господа. Ежели возникнет беседа у вас с Лористоном или его свитою, прошу судачить больше о погоде и танцах-шманцах. А к вечеру весь лагерь пусть распалит костры пожарче, кашу варить сей день с мясом, музыкантам играть веселее, а солдатам петь песни самые игривые… Вот пока и все.
Очевидец вспоминал: “По всему лагерю открылась у нас иллюминация и шумное веселье… мы уже совершенно были уверены, что НАША БЕРЕТ и скоро погоним французов из России!”
Волконский сознательно потомил Лористона на аванпостах, а Нащокин не спешил гнать коня до Леташевки и обратно, почему посланец Наполеона и заявился в главной квартире лишь к ночи. Солдатские костры высветили полнеба, в этом зареве было что-то жуткое и зловещее, за лесом играла музыка, в Тарутине солдаты плясали с местными бабами, а среди веселья бродили как неприкаянные пленные французы, и они делали вид, что приезд Лористона их уж не касается. Кутузов все продумал заранее, как отличный психолог. На длинной лавке в избе своей он рассадил генералов, меж ними поместил герцога Вюртембергского с принцем Ольденбургским, средь них пристроил и сэра Вильсона. В маленьком оконце зыбко дрожали отблески бивуачных костров великой российской армии…
– Прошу, – Кутузов указал Лористону место на одном конце стола, а сам уселся с другого конца. – Всех, господа, прошу удалиться, – велел он затем генералам и таким образом избавился от принца с герцогом. Но сэр Вильсон не ушел, согласный сидеть даже за печкой, и тогда Кутузов пожелал ему очень вежливо: – Спокойной ночи, милорд…
В избе остались двое: Лористон и Кутузов. Очевидно, пугающее зарево костров над Тарутином надоумило маркиза завести речь о московском пожаре, и он развил свое богатое красноречие, дабы доказать невиновность французов.
– Я уже стар и сед, – отвечал Кутузов, – меня давно знает народ, и посему от народа я извещен обо всем, что было в Москве тогда и что в Москве сей момент, пока мы здесь с вами беседуем… Если пожар Москвы еще можно хоть как-то объяснить небрежностью с огнем, то чем вы оправдаете действия своей артиллерии, которая прямой наводкой разбила самые древние, самые прекрасные здания нашей первопрестольной столицы…
Лористон перевел речь на пленных, благо обмен пленными всегда был удобной предпосылкой для мирных переговоров.
– Никакого размена! – возразил Кутузов резко. – Да и где вы наберете столько русских в своем плену, чтобы менять их на своих французов – один за одного?..
После чего маркиз заговорил о партизанах:
– Мы от этих гверильясов уже натерпелись в Испании! Нельзя же и в России нарушать законные нормы военного права… Нам слишком тягостны варварские поступки ваших крестьян, оснащенных, словно в насмешку, первобытными топорами и вилами.
Ответ фельдмаршала: “Я уверял его (Лористона), что ежели бы я желал переменить образ мыслей в народе, то не мог бы успеть для того, что они войну сию почитают равно как бы нашествия татар, и я не в состоянии переменить их воспитание”.
От такого ответа Лористона покоробило:
– Наверное, все-таки есть какая-то разница между диким Чингисханом и нашим образованным императором Наполеоном?
Но Кутузов четко закрепил свое мнение:
– Русские никакой разницы меж ними не усматривают…
В крохотное оконце все время заглядывали с улицы офицеры, силясь по жестикуляции собеседников определить содержание их речей. Один из таких наблюдателей писал в своих мемуарах, что жесты Кутузова напоминали “упреки, а со стороны Лористона – оправдания, которым он, видимо, желал придать важность”.
214 
