ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Голубая луна

Хорошие герои, но все произошло очень быстро...и тк же быстро роман закончился >>>>>

Смерть в наследство

Понравился роман! Здесь есть и интересный сюжет, герои, загадка, мистика итд. Не имеет смысла анализировать, могла... >>>>>

В поисках Леонардо

Книга интереснее первой, сюжет более динамичен, нет лишнего текста. >>>>>

Правдивый лжец

с удовольствием перечитала >>>>>




  18  

— Эй ты, там! Жив еще?

Ручка неистово замоталась из стороны в сторону, колотя Пруэтта по коленям. Он ухватился за нее и остановил.

— Ладно, ладно. Хорошо, что ты меня страховал, ас, — язвил Лайонз. — Как считаешь, тебе хватит авиационного опыта, чтобы зарулить на этой штуке к ангару?

Пруэтт молчал. Вместо ответа он подал рукоятку дросселя вперед, и самолет, виляя, покатил к заправочной яме. Пруэтт закрепил тормоза и перекрыл подачу горючего. Мотор почихал и заглох. Пруэтт выключил все тумблеры, стащил с себя шлем и медленно выбрался из кабины.

Лайонз ждал его, подбоченясь и склонив голову набок. Смущенный Пруэтт подошел к нему.

Лайонз ткнул толстым пальцем ему в грудь.

— Ну-с, мой юный Рихтгофен, сейчас ты угостишь меня самым большим бифштексом, какой только найдется на этом острове. Договорились?

Пруэтт с готовностью кивнул. Лайонз оглушительно захохотал и повернулся на каблуке. Пруэтт побрел следом в его кабинет.

В тот же вечер, за бифштексами и большой бутылкой вина, они разговаривали о летном мастерстве. Пруэтта поразило собственное невежество. А ведь он налетал более тысячи часов, он был и авиационным инженером с магистерской степенью, и летчиком-истребителем… Пруэтт с благодарностью отметил, что Лайонз всего этого не отметал, хотя и не придавал его опыту большого значения.

Для пущей выразительности Лайонз стукнул по столу кулаком.

— Дик, ты хороший летчик. Настоящий.

Когда Пруэтт удивленно поднял голову, он улыбнулся ему.

— Не очень расстраивайся из-за этого крещенья, — пояснил Лайонз. — Не ты первый, не ты последний. Но над тобой стоит поработать. У тебя отличный расчет, ты понимаешь, что такое точность, а потом у тебя есть главное — слияние с самолетом.

Пруэтт слушал.

— Продолжайте, Эд.

— Но у тебя есть недостатки. Да, недостатки. Тебе мешает вся эта инженерная премудрость.

— Как это так?

Пруэтт недоумевал: как могут технические знания мешать летному мастерству?

— О, это не мешает тебе отлично летать. Не бойся, ты порадовал бы любого инструктора. Ты летаешь точнехонько по наставлению. И в этом твоя беда, Дик. Летать по книжке хорошее дело, пока не начинаешь учиться летать по-настоящему. Я — то знаю, чему тебя учили. «Самолет — это механическое устройство, неизменно действующее в соответствии с законами механики». Ну и что, мальчуган? Это было известно еще братьям Райт. Но — и это очень важное «но» — надо наконец достичь такого уровня, когда ты уже не думаешь об этих вещах. Я не говорю, что о них следует забыть; это глупо и в кояце концов будет стоить тебе жизни. Надо сделать так, чтобы вся наука, которую вбили тебе в башку, стала твоей второй натурой. Мало толку летать со счетной линейкой в руках. Возможно, так ты добьешься отличной точности, но дальше книжки никогда не пойдешь. И станешь замечательным, превосходным «правильным» летчиком.

— Ну и что? — заартачился Пруэтт. — Что плохого, если я буду стараться достичь совершенства? Черт побери, Эд, ведь учебники пишут именно такие, как вы. Если учебники ни к черту не годятся, чего ради мы их зубрим?

— А кто сказал, что учебники не годятся?

— Да вы же, только что, — удивленно сказал Пруэтт. Лайонз осушил бокал и протянул его Пруэтту, чтобы тот налил еще.

— Учен ты больно, сынок, и слушаешь не очень внимательно. Я сказал, что учебники — хорошее дело, но до поры до времени. А потом наступает момент, когда надо переходить в следующий класс.

— В какой еще класс?

— Учебники со всем, что в них написано, должны стать твоей второй натурой, как я уже говорил. Об этом не думаешь; это становится как бы… ну, скажем, таким же естественным, как ходьба. Ты же не думаешь о сохранении равновесия, когда ходишь; ты просто идешь, и все. Но всякий ребенок должен научиться ходить. Верно?

Пруэтт молча кивнул.

— Вот и хорошо! Значит, ты уже начинаешь соображать. А затем уже до конца своей жизни ребенок-мальчик-мужчина больше не думает о сохранении равновесия, когда ходит или бегает. Даже в болезненном состоянии, когда голова закружится, например. Он не старается сохранить равновесие. Это становится рефлексом, инстинктом. Вот чем для тебя должен стать полет, если ты хочешь чего-то добиться, а не просто по-ученически водить самолеты.

Он помахал зажатым в руке бокалом перед носом Пруэтта, тот вылил из бутылки остатки вина и сделал знак официанту принести еще.

  18