очень нудно 
26 
Наконец доктор снял трубку, и у меня гора с плеч свалилась.
— Док, — сказал я, — у меня тут Шкалик Грант, с ним что-то неладно.
— Пьян, наверно.
— Да нет, не пьян. Прихожу домой, а он сидит у меня на кухне. Его всего скрючило, и он что-то лопочет.
— Что же он лопочет?
— Не знаю. Говорить не может, лопочет, не поймешь что.
— Хорошо, — сказал доктор Фабиан, — сейчас приеду.
Надо отдать старику справедливость: на него можно положиться. Днем ли, ночью, в ненастье ли — никогда не откажет.
Я вернулся в кухню. Грант перекатился на бок, он по-прежнему держался обеими руками за живот и тяжело дышал. Я не стал его трогать. Доктор скоро будет, а до тех пор я ничем не могу помочь. Уложить поудобнее? А может, ему удобней лежать на боку, а не на спине?
Я подобрал металлический предмет, который выпал у Гранта из кармана. Это оказалось кольцо с полдюжиной ключей. На что ему, спрашивается, столько ключей? Может, он их таскает для пущей важности — воображает, будто они придают ему весу?
Я положил ключи на стол, вернулся к Шкалику и присел подле него на корточки.
— Я звонил доку, Грант, — сказал я. — Он сейчас приедет.
Шкалик, кажется, услыхал. Минуту — другую он пыхтел и захлебывался, потом выдавил из себя прерывистым шепотом:
— Больше помочь не могу. Ты остаешься один.
У него это вышло далеко не так связно — какие-то клочки, обрывки слов.
— Про что это ты? — спросил я, как мог мягко. — Объясни-ка, в чем дело.
— Бомба, — сказал он. — Они захотят пустить в ход бомбу. Не давай им сбросить бомбу, парень.
Не зря я сказал доктору Фабиану, что Грант не говорит, а лопочет.
Я вышел к парадной двери поглядеть, не видно ли доктора, и тут он как раз показался на дорожке.
Он прошел впереди меня в кухню и постоял минуту, глядя на Шкалика сверху вниз. Потом отставил свои чемоданчик, тяжело опустился на корточки и повернул Гранта на спину.
— Как самочувствие? — спросил он.
Шкалик не ответил.
— Глубокий обморок, — сказал доктор.
— Он только что со мной говорил.
— Что же он сказал?
Я покачал головой:
— Да так, чушь какую-то.
Доктор Фабиан вытащил из кармана стетоскоп и стал слушать сердце Гранта. Потом вывернул ему веки и посветил в глаза. Потом медленно поднялся на ноги.
— Что с ним? — спросил я.
— Шок. Не понимаю в чем дело. Надо бы свезти его в Элмор, в больницу, и там обследовать по всем правилам.
Доктор устало повернулся и побрел в гостиную.
— Где у тебя телефон?
— В углу, возле лампы.
— Позвоню Хайраму, — сказал доктор. — Он отвезет нас в Элмор. Гранта уложим на заднее сиденье, я сам тоже поеду, пригляжу за ним.
На пороге он обернулся:
— У тебя найдется парочка одеял? Надо его укутать потеплее.
— Что-нибудь найду.
Я пошел за одеялами. Когда вернулся, доктор уже снова был на кухне. Вдвоем мы спеленали Гранта, как младенца. Он был весь обмякший, будто без костей, по лицу его ручьями струился пот.
— Непостижимо, как еще в нем душа держится, — сказал доктор Фабиан. — Живет в этой своей развалюхе у самого болота, хлещет спиртное подряд, без разбору, питается вообще неизвестно чем. Ест всякую дрянь, сущие помои. И за последние десять лет навряд ли хоть раз толком вымылся.-Старик вдруг вспылил: — Черт знает, до чего безобразно иные субъекты относятся к собственному телу.
— Откуда он взялся? — спросил я. — Я всегда считал, что он родом нездешний. Но сколько себя помню, он вечно околачивался в Милвиле.
— Его сюда занесло уже тому лет тридцать, а то и побольше, — сказал доктор Фабиан. — Тогда он был еще совсем молодой. Нанимался то туда, то сюда, подрабатывал по мелочам, так тут и застрял. Никто не обращал на него внимания. Верно, думали — перекати — поле, опять его каким-нибудь ветром унесет. А потом как-то так прижился, что Милвил без него и представить нельзя. Может, ему здесь понравилось. А может, просто не хватило ума двинуться дальше.
Мы помолчали.
— А почему он вдруг ввалился к тебе? — спросил доктор.
— Право, не знаю. Мы с ним всегда ладили. Иногда ходим вместе на рыбалку. Может, он просто шел мимо и вдруг ему стало худо.
— Может быть, и так, — согласился доктор.
В дверь позвонили, я вышел открыть и впустил Хайрама Мартина. Хайрам — рослый детина, морда у него мерзкая, зато полицейская бляха на лацкане всегда начищена до блеска.
26 
