очень нудно 
48 
Внимание, читатель: Фридрих держит сейчас в руках личное письмо канцлера Бестужева-Рюмина, в котором тот советует графу Брюлю подсыпать яду в бокал русского же резидента в Варшаве, который был не согласен с его знаменитой «системой».
Фридрих сказал:
– Митчеллу – в Берлин!
Митчелл сказал:
– Вильямсу – в Петербург!
И таким образом беда дошла до Бестужева.
– Король прусский, – заверил канцлера Вильямс, – не будет терять времени и предаст этот постыдный документ всеевропейской гласности…
Бестужева, казалось, хватит удар: он помертвел.
– Сейчас, – намекнул Вильямс, – только от вас самих и от ваших действий зависит упредить это позорное дело!
«Был грех…» Бестужев, которому своя шейка – копейка, а чужая головушка – полушка, и не думал, что «грех» этот вдруг выплывет на свет божий из потаенных архивов Дрездена. И вот что обидно: денег-то от короля прусского он не брал – сие верно, так вот теперь подцепил его Фридрих на другой крючок, поострее! И шутить король не любит…
Но Бестужев, верный себе, начал разговор с другого конца.
– При такой композиции, – сказал он Вильямсу, – было бы гораздо лучше королю Англии видеть меня богатым и сильным, нежели бедным и слабым…
Чем закончилась эта «композиция», видно из секретной депеши Вильямса в Лондон; вот что сообщал Вильямс:
«Я старался склонить канцлера в пользу прусского короля. Сначала он был непреклонен. Но, по мере увеличения цифры вознаграждения, он начал колебаться. Наконец Бестужев подал мне руку и сказал: „С этой минуты я – друг прусского короля!..“
* * *
Таково было начало Семилетней войны, хотя тогда никто еще не думал, что она станет семилетней. А кольцо измены на шее России уже замкнулось, сцепив четыре прочных звена:
Фридрих
РОССИЯ
Бестужев Екатерина
Вильямс
Где фельдмаршал?
Прусские авангарды, сбив гарнизоны противника, шагнули теперь прямо в пределы Австрийской империи, и Вена болезненно сжалась под ударами кулаков опытного драчуна Фридриха…
Петербург воспринял это известие с презрением.
– Дураков и в алтаре бьют! – заявила Елизавета. – Хороша же сестрица: коли воевать не способна, так и не бралась бы.
Раньше Мария Терезия одергивала русский кабинет от нападок на Фридриха, а теперь слезно кланялась Петербургу, умоляя о скорой помощи. Граф Эстергази просил Россию как можно быстрее вступить войсками на просторы Восточной Пруссии, дабы оттянуть Фридриха подальше от Вены…
Елизавета Петровна была возмущена до предела:
– Не вы ли, граф, меня за шлейф хватали, чтобы, не дай бог, не начала я войны раньше вашего? Не я ли сразу предложила вам поставить русскую армию в землях саксонских? А вы мне говорили: нет, нет, не надо!.. Чего испугались вы тогда? Фридриха? Меня? Или того, что мои солдаты ваш хлеб истреблять станут?
Эстергази уже ничего не мог сказать в оправдание своего двора. Он опустился на колени и зарыдал…
Елизавета обескураженно развела руками, шлепнула себя по пышным фижмам, сказала:
– Ну вот, граф… Плачете? А я теперь не могу, на охоту идя, кормить собак… Собак всегда загодя кормят. И сами знаете: у нас даже командующий не выбран!
В это время де Еон добился у нее приватной аудиенции. Обычно дипломаты по пять часов выжидали свидания, пока разберут каждый локон императрицы, пригладят ее морщины. Но де Еона Елизавета приняла сразу, ибо он был для нее мужчина непонятный. Ни одной шашни не водилось за ним, и любая красавица разочарованно отступала перед этой высоконравственной загадкой. Елизавета смотрела на шевалье, щуря красивые глаза свои, о которых современники писали, что они полны «воробьиного сока», и – слушала де Еона… Маленький и хрупкий, шевалье говорил ей о принце Конти, о его доблестях и отваге; как была бы счастлива русская армия, имей она такого прекрасного военачальника…
– Принц Конти? – фыркнула Елизавета. – Добро бы он у меня шубу на соболях просил, но зачем ему мое маршальство? Я и своих-то генералов чем прокормить не ведаю.
Расписать перед женщиной ту яркую «страсть», которая испепеляет сердце Конти, атташе не решился, ибо за спиною Елизаветы переминался Иван Шувалов, и это грозило большим конфузом (шпага, как известно, от кулаков не спасает). Но хитрый версальский интриган, посверкивая сережкой, вынырнул уже с другой стороны – не менее важной для сюзерена Конти:
48 
