Быть может, это придало бы ему мужества, чтобы встретить бледное Завтра.
Действительно ли он обошел все улицы? Какие еще средства сообщения возможны? Аэролеты? Лифты?
— Лифты!
Ну конечно! Ведь существует не одно измерение. Он искал вокруг себя, но еще ни разу не искал ни под, ни над землей.
Охваченный возбуждением, он немедленно направился к одному из самых больших правительственных зданий.
При его приближении дверца лифта мягко открылась.
— Куда? — спросил бесстрастный, неизвестно откуда идущий голос.
— Вниз, — ответил мистер Джонстон.
— До какого уровня?
— До конца.
Машина зажужжала. Дверца закрылась. Джонстон понесся в недра земли.
Скорость лифта стала невероятной. Джонстон сознавал, что десятки километров города уже громоздятся над его головой, а между тем он не ощущал движения. Лифт легко скользил вдоль ствола шахты, где совершенно отсутствовало тяготение. Джонстон чувствовал себя легким, как воздух внутри кабины.
Наконец лифт остановился, дверца открылась, и он вышел.
И был разочарован. Перед ним тянулся длинный пустой коридор. Его уже поджидала фигура в форменной одежде.
— Ваше имя, сэр? — спросила фигура.
— Джонстон, Гарри Джонстон. Я… я хотел бы осмотреть эти места.
— Отлично. В таком случае я буду вашим гидом. Надеюсь, осмотр самого низкого уровня города покажется вам интересным.
Джонстон не оправдал его надежд. Он долго ходил следом за своим безмолвным гидом, но, право же, его разочарование не уменьшалось. Вместо широких улиц и высоких зданий земного уровня здесь были узкие коридоры и блестящие панели, но все равно — даже и здесь это был город. Джонстон лелеял слабую надежду на то, что, быть может, на самом дне мира ему удастся найти камень, землю или песок в их первозданном состоянии. Но нет! Все те же неизменные создания человеческих рук, индустриального гения человека — и ничего больше. А за стенами гудела энергия мощных машин, обеспечивающих существование несчетных километров города там, наверху.
Потеряв мужество, он обернулся к гиду.
— Пожалуй, я поднимусь наверх.
— Прекрасно, сэр.
И вдруг Джонстона осенила внезапная мысль.
— Скажите, на какой глубине мы находимся?
— На глубине сорока трех километров.
Он повторил про себя эту цифру.
— И это самый низкий уровень?
— Если вы хотите знать, есть ли внизу, под нами, город, — то нет, сэр, города там нет.
Мистер Джонстон остановился и постучал каблуком по полу.
— Тогда что же там есть?
— Несколько километров изоляционного вещества.
— А еще ниже?
— Преисподняя, сэр.
— Преисподняя?
— Устаревший термин для обозначения внутреннего ядра планеты. И это все. Больше там ничего нет.
Мистер Джонстон посмотрел вниз, на пол, пытаясь вообразить стихийную ярость расплавленного ядра планеты, И улыбнулся. Слабо-слабо улыбнулся.
Это было уже кое-что — значит, у человека так и не хватило ума или могущества, чтобы побороть ярость сердцевины мира.
Гид проводил его до лифта и подождал у дверцы, чтобы закрыть ее. Убедившись, что лифт с пассажиром благополучно поднимается вверх, он пересек коридор и втиснулся в узкую нишу, вырезанную в стене. Как только он коснулся плечами некой металлической полоски, пучок ионов пронзил его грудную клетку и выключил его.
Глаза его остекленели, и он тупо уставился в бессмысленный мрак.
Когда Джонстон вышел на поверхность земли, первой его мыслью было нанять аэролет и облететь все воздушное пространство над городом — летать до тех пор, пока он не найдет то, что ищет. Может, с такого высокого наблюдательного пункта ему удастся наконец увидеть, где кончается город и что находится за его пределами. Но как быть, если город бесконечен? Если что-нибудь настоящее существует лишь в маленьких укромных местечках? Тогда он легко может прозевать их в такой спешке. Он не имел ни малейшего представления о том, что именно он ищет и что может найти. Это могло оказаться и таким громоздким, как зазубренные вершины горного хребта, и таким хрупким, как один-единственный цветочек, распустившийся между высоченными небоскребами городских кварталов.
Нет, лучше пойти пешком. Прочесать город на своих ногах. Дойти до границ огромной территории и заглянуть за ее пределы. Времени у него хоть отбавляй, так не все ли равно, месяцы или годы займут поиски того, что он ищет? Он хочет найти. И время уже потеряло значение рядом с этим непреодолимым желанием.