очень нудно 
237 
Установить в школах военных пилотов общий налет на курсанта на учебном и боевом самолетах:
а) для бомбардировщиков – 20 часов,
б) для истребителей – 24 часа.
Приказ этот можно считать очень передовым для своего времени, если вспомнить, что даже японцы в отчаянных попытках остановить американское наступление, создавшие в октябре 1944-го года корпус «камикадзе», и то давали своим смертникам налетать по 30 часов летного времени. А этот приказ датирован 3 марта 1941 года. Приоритет несомненен, а если еще вспомнить при этом, что пилотов сначала лишили офицерских званий, а затем в летные школы начался принудительный набор, потом им запретили жениться, то надо признать, что японцам с их «камикадзе» было далеко до того, что замысливал товарищ Сталин в 1941 году! Тучи смертников появились бы над Европой, забив обломками своих машин всю территорию несчастного континента. Ведь летные школы не успевали за конвейерным выпуском боевых самолетов.
Однако бурная деятельность генерала Жукова по превращению военных училищ страны и скоростные инкубаторы смертников натолкнулась на решительное сопротивление наркома ВМФ адмирала Кузнецова, который категорически не желал переводить военно-морские училища на двухгодичный в мирное и одногодичный в военное время срок обучения. Жуков решительно не понимал, чему можно учить человека в течение целых 5 (пяти) лет? Корабли водить? Танк, например, нисколько не хуже, а учатся водить за полгода, а если постараться, то и за 2 месяца можно научить. Естественно, что оба апеллировали к Сталину, который тоже считал пятилетний срок обучения морских офицеров чрезмерным. Ведь можно пересмотреть программы обучения? Зачем, например, в училищах столько математики? А астрономия? Ну конечно, нужна, никто не спорит. Но почему так много?
Адмирал Кузнецов понимал, что ему ничего этим людям не объяснить. И попросил товарища Сталина освободить его от должности наркома.
«Вы нас не пугайте, товарищ Кузнецов, – тихим голосом сказал Сталин. – Когда надо, мы вас снимем. Без вашей просьбы снимем».
И слово свое, как всегда, сдержал, но несколько позже.
А с училищами отстал. Моряки продолжали учиться по полной программе. Не прошло и предложение Жукова пополнить ряды офицеров флота путем производства в офицеры старшин сверхсрочной службы. Не прошло и другое предложение: выпускать из военно-морских училищ главстаршин, а не офицеров. Как в авиации.
Это была первая схватка адмирала Кузнецова с Жуковым.
Но Кузнецов был не один, кто открыто восстал против грубых (куда ни шло!) и безграмотных мероприятий нового начальника Генерального штаба. Следующим был генерал-полковник Штерн, бывший начальник Жукова во время боевых действий на Халхин-Голе.
Видимо, уязвленный, что его подчиненный занял столь высокий пост, Штерн не скрывал своего негативного отношения к Жукову, раздраженно рассказывая, как он, Штерн, спас положение на Халхин-Голе, где без его помощи Жуков бы потерпел сокрушительное поражение. Как он писал доклад, который Жуков прочел на военном совещании в декабре прошлого года, так понравившийся товарищу Сталину, и многое другое, что неизменно накапливается в душе обиженного и обойденного.
Все это, разумеется, дошло до Сталина, и тот спросил у Жукова, каковы его отношения с генерал-полковником Штерном. Жуков ответил, что генерал Штерн, заступив на должность начальника Управления ПВО Красной Армии, считает Постановление СНК от 20 января 1941 года «Об организации противовоздушной обороны» и приказ Наркома за № 0015 от 14 февраля сего года «О разделении территории СССР на зоны, районы и пункты ПВО» чуть ли не вредительскими и не собирается их выполнять. Его в этом, кстати говоря, поддерживает и начальник Управления ВВС Рычагов.
Сталин Штерна к себе вызывать не стал, но мнение его выяснил. Штерн считал, что подобные приказы и постановления о ПВО делают всю территорию СССР фактически беззащитной от налетов авиации любого противника, будь то Люфтваффе, собирающееся бомбить Киев, Севастополь, Минск или Ригу, будь то англичане, собирающиеся бомбить Баку, или японцы, прицеливающиеся на Владивосток и Хабаровск. Концентрация основных авиационных сил у самой западной границы не оправдана никакими предпосылками, независимо от того, собираемся ли мы наступать или обороняться. Его поддерживал и Рычагов, явно выражавший последнее время свое недовольство. Изменение правил прохождения службы в ВВС и перекройка на ходу учебных программ привели к резко возросшей аварийности, доходящей уже почти до 11% вместо терпимых трех. «Ну разве можно принудительно кого-то загонять в авиацию?» – восклицал Рычагов, хотя на совещании у Сталина, когда этот вопрос обсуждался, был целиком (и полностью) за, поскольку быстро понял, чего именно хочет Сталин.
237 
