18 
– Сейчас мы подъедем к молочной. Если хотите, можем остановиться. А потом поедем дальше, в город.
– Нет, – отрезала она.
Можно подумать, что он спрашивал, не желает ли она пройтись по раскаленным углям.
Он ничего не сказал и поехал дальше, читая надписи на вывесках и досках для объявлений. «Настоящая индейская керамика». «Ювелирные изделия ручной работы». «Предметы народного промысла». «Яйца гремучих змей». Наконец они миновали длинное приземистое здание, где находились та самая молочная, антикварный магазинчик и станция обслуживания. Кэтрин так впилась глазами в этот скромный комплекс, словно никогда не видела ничего подобного. Через пять минут показался огромный белый щит, на котором крупными буквами было написано: «Кингсбург».
Кэтрин по-прежнему молчала. Алекс порывался коснуться ее руки, но так и не решился, зная, что это только больше разозлит ее.
Раньше ему были чужды подобные чувства. Нельзя сказать, чтобы он рос домашним, ласковым ребенком. И Линда часто упрекала его за эгоизм и бессердечность. («Противный! Бесчувственный!») А теперь? Он жаждет заботиться о другом существе. Прежде чем кончатся две недели, он выяснит все, что его интересует. Он приручит ее. В этом он готов был поклясться.
Они проехали окраину, где стояло несколько домиков. В пору его детства эти два квартала на Мейн-стрит были центром. А в остальном почти ничего не изменилось. При виде родных мест его захлестнула волна ностальгии. Здесь жила его семья. Здесь, в окружении лавочников всех мастей, домохозяек, учителей и водителей грузовиков, он вырос.
– Вон он, вон он! – воскликнул вдруг Алекс, не заметив, как громко и радостно прозвучал его голос. – Вон он, мой дом. А там «Охотничий домик». Оттуда я таскал пиво, когда мне было двенадцать. – Он показал на двухэтажное кирпичное здание. – А это лавка Иоланды Рейес. – Его палец двинулся дальше, указывая на маленький белый домик, увешанный длинными блестящими гирляндами красного перца. Стручки спускались с карнизов и обвивали стены; перец буквально заполонял выложенный плиткой дворик, где он был развешан правильными рядами на толстых веревках, наподобие белья в день большой стирки.
Алекс притормозил. Кэтрин так и не сумела расслабиться. Он снова видел ее негнущуюся спину, вросшую в сиденье.
– Если вы внимательно посмотрите, что там за веревками, – сказал он, слегка наклонившись к ней, – думаю, вы будете удивлены. – Он хотел немного растормошить ее и заставить взглянуть на городок его глазами.
– Я ничего не вижу.
– Смотрите лучше. – Он съехал на обочину и припарковался.
– Ой! – воскликнула она с неподдельным восхищением. У нее даже зазвенел голос. – Кто это?
Он улыбнулся:
– Ламы.
Кэтрин повернулась к нему. Выражение ее лица его несказанно обрадовало. Он не рассчитывал, что животные вызовут у нее такой восторг. Она смотрела на них сияющими глазами, ее щеки горели ярким румянцем, губы улыбались.
– Женщина, живущая в этом доме, родом из Перу. Первых двух лам она привезла, когда мне было семь лет. Как сейчас помню тот день. Она сама и мы, ребятишки, весь день ждали, когда появится грузовик. Вся школа сбежалась, даже учителя. Что здесь творилось! Такое столпотворение, будто должен был приехать цирк.
– Хорошее у вас было детство, – сказала Кэтрин. – Мне так кажется. – Лицо ее вдруг погрустнело.
– В общем, да. – Ему захотелось спросить о ее прошлом, но он сдержался. Алекс прибавил скорость и свернул на узкую улицу. – Я полагаю, что пора зайти в «Фантасмагории».
– Куда?
– Видите вон ту надпись? – Он показал на невысокое серое строение, втиснувшееся между бакалейным магазинчиком и мясной лавкой.
Он выбрал место вблизи маленького рынка, припарковал джип и выключил двигатель. – Пойдемте. Я покажу вам.
Алекс толкнул дверцу и выбрался наружу. Его сразу обдало полуденным зноем. Ну и пекло! Он постучал в стекло.
– Вы идете? – Увидев, как она вздрогнула, он почувствовал себя немного виноватым.
Она кивнула, подняв глаза – скорбные и умоляющие.
Ему хотелось подхватить ее на руки и сказать, что никто ее здесь не обидит. Но еще не прошло и суток с тех пор, как она взяла с него обещание не дотрагиваться до нее.
Кэтрин медленно вылезала из машины, не отпуская распахнутую дверцу. И вдруг произошла резкая перемена. Ступила на землю, расправила плечи и вся распрямилась, как упругий ртутный столбик термометра.
Перед ним сейчас была та самая женщина, которая без малейшего страха направляла на него дуло ружья.
18 
